Говоря о законах любви, он открыл мне вот какую тайну. Магнит ищет железо и притягивает его, так же как железо магнит. Но вскоре магнит пропитывает железо своей силой, и мало-помалу оно становится полной его собственностью и превращается в магнит. Тогда магнит отталкивает его. И ищет другое железо.
Самое прекрасное в женщине — позвоночник, когда он гнется, как гибкий индейский лук, когда его позвонки так мягко, так изящно проступают под натянутой кожей... когда он резко напружинивается от стройной шеи вниз и вдоль него возникают и углубляются узкие ямочки, а в них играют легкие тени, и свет омывает спину...
Люди не умеют быть одни, чуждые потребности в духовном одиночестве, они боятся его, цепляясь хоть за какую-то одностороннюю любовь или ненависть, которая в непостижимой приверженности к схематизму очень скоро превращается в привычку...
Видеть мир интересно только тогда, когда можно разглядывать его со многих сторон.
На свете нет ничего беспощаднее любви; потеряешь свободу чувств — потеряешь и того, кому приносишь их в жертву. Отрекаясь от себя, разом попадаешь в зависимость. Все нежные, кроткие желания — обман и западня. Необходимо всегда быть начеку, иного не дано.
Речь и мысли принадлежали мужчине. А женщина рождена из безмолвия. Она живет в чужом краю и всего лишь выучила тамошний язык; родным ей он никогда не был. Она поневоле переводит свое сокровенное в понятия, которые не отвечают её сущности, ибо принадлежат мужчине. Она пытается изъясниться — и всегда тщетно. Никогда мужчине её не понять.
Но самое трудное — знать час расставания и пройти через него. Ведь иначе все было бы потом лишь мукой, и обломками, и злосчастьем… Того, кто, зная урочный час, идет ему навстречу, мелочи будней спасают от смерти. Да и что проку сопротивляться — сегодня я отпускаю тебя… а не сделай я этого, ты все равно завтра уйдешь… Не лишай меня права на этот жест, единственный… и последний…
Случайность — всего лишь иная форма судьбы... возможно, более привлекательная, но и более неизбежная.
Можете спокойно смотреть. Эти слёзы не мои. Так часто бывает, когда я вижу что-нибудь вроде вон того, внизу, или <...> когда что-то трогает меня и внутри тихо отворяется дверца и я в смятении или в задумчивости прислушиваюсь — тогда являются беспричинные слёзы, о которых я ничего не знаю.
У всех глубоких вещей двойственный облик, только посредственность всегда одинакова.
А разве гавани существуют не затем, чтобы снова и снова заходить в них после долгого плавания?
А мне этого было мало, я отчаянно жаждал владеть ею еще больше, еще полнее. Но стоило мне отпустить её, мы вновь становились двумя людьми, двумя разными людьми.