Федор Сологуб. Мелкий бес

Я люблю вас, потому что вы — холодная и далекая. Я хочу иметь любовницу холодную и далекую. Приезжайте и соответствуйте.

Когда при нем смеялись и он не знал, о чем, он всегда предполагал, что это над ним смеются.

Адаменко — барышня светская; если итти к ней свататься в кой-каком галстуке, то она может обидеться и откажет.

Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу.

О, смертная тоска, оглашающая поля и веси, широкие родные просторы! Тоска, воплощенная в диком галдении, тоска, гнусным пламенем пожирающая живое слово, низводящая когда-то живую песню к безумному вою!

Сестры лгали так уверенно и спокойно, что им нельзя было не верить. Что же, ведь ложь и часто бывает правдоподобнее правды. Почти всегда. Правда же, конечно, не правдоподобна.

... каждый боялся, что его сочтут глупым, если он станет спорить, а вдруг окажется, что это — правда.

Так это и часто бывает, — и воистину в нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной.

Не врет надо сказать, — ошибается. Только маленькие врут, взрослые изволят ошибаться.

Смертная казнь, милостивый государь, не варварство! — кричал он. — Наука признала, что есть врожденные преступники. Этим, батенька, все сказано. Их истреблять надо, а не кормить на государственный счет. Он — злодей, а ему на всю жизнь обеспечен теплый угол в каторжной тюрьме. Он убил, поджег, растлил, а плательщик налогов отдувается своим карманом на его содержание. Нет-с, вешать много справедливее и дешевле.

Мое сердце ужалено радостью. Грудь мою пронзили семь мечей счастья, — как мне не плакать.

И Варваре, и Грушиной церковные обряды казались смешными. Они беспрестанно хихикали. Слова о том, что жена должна прилепиться к своему мужу, вызвали у них особенную веселость.