Между настоящим чувством и его описанием проложена, как доска, предпосылка, лишенная всяких связей.
Все, что возможно, происходит. Возможно лишь то, что происходит.
Эта четкая отграниченность человеческого тела ужасна.
... Я нёс на спине собственную тяжесть.
То, что годится для нас самих, непригодно для других.
Ничего, ничего, ничего. Слабость, самоуничтожение, прорывающиеся из-под земли языки адского пламени.
Какой я? Жалкий я. Две дощечки привинчены к моим вискам.
Я подобен овце, потерянной ночью в горах, или овце, бегущей вслед за этой овцой.
Я опять холоден и бестолков, осталась лишь старческая любовь к совершеннейшему покою.