А вдруг устроена в природе
совсем иная череда,
и не отсюда мы уходим,
а возвращаемся туда?

Сегодня ощутил я горемычно,
как жутко изменяют нас года:
в себя зайдя и свет зажгя привычно,
увидел, что попал я не туда.

В чужую личность мне не влезть,
а мной не могут быть другие,
и я таков, каков я есть,
а те, кто лучше, — не такие.

На свете столько разных вероятностей,
внезапных, как бандит из-за угла,
что счастье — это сумма неприятностей,
от коих нас судьба уберегла.

Когда мне скучно, тускло, душно
и жизнь истерлась, как пословица,
к себе гостей зову радушно,
и много хуже мне становится.

Мне симпатична с неких пор
одна утешная банальность:
перо с чернильницей — прибор,
которым трахают реальность.

На свете ни единому уму,
имевшему учительскую прыть,
глаза не удалось открыть тому,
кто сам не собирался их открыть.

Слова про слитность душ —
лишь удовольствие,
пустая утешительная ложь;
но хуже одиночества — спокойствие,
с которым ты его осознаешь.

И понял я за много лет,
чем доля рабская чревата:
когда сгибается хребет —
душа становится горбата.

Это грешно звучит и печально,
но решил я давно для себя:
лучше трахнуть кого-то случайно,
чем не мочь это делать, любя.

Кто ярой ненавистью пышет,
о людях судя зло и резко, —
пусть аккуратно очень дышит,
поскольку злоба пахнет мерзко.

Кто в годы рабства драться лез,
тому на воле стало хуже:
пройдя насквозь горящий лес,
ужасно больно гибнуть в луже.

Забавные мысли приходят в кровать
с утра, после грустного сна:
что лучше до сроку свечу задувать,
чем видеть, как чахнет она.

Давно пора устроить заповедники,
а также резервации и гетто,
где праведных учений проповедники
друг друга обольют ручьями света.

Святую проявляя простоту,
не думая в тот миг, на что идет,
всю правду говорит начистоту
юродивый, пророк и идиот.

Насмешлив я к вождям, старухам,
пророчествам и чудесам,
однако свято верю слухам,
которые пустил я сам.