Иван Сергеевич Тургенев. Рудин

Нет ничего тягостнее сознания только что сделанной глупости.

Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без неё не может обойтись; горе тому, кто это думает, вдвойне тому, кто действительно без неё обходится.

Человек без самолюбия ничтожен. Самолюбие — архимедов рычаг, которым землю с места можно сдвинуть.

Любовь — в ней всё тайна: как она приходит, как развивается, как исчезает. То является она вдруг, несомненная, радостная, как день; то долго тлеет, как огонь под золой, и пробивается пламенем в душе, когда уже всё разрушено; то вползает она в сердце, как змея, то вдруг выползет из него вон...

Заметили ли вы, что на дубе — а дуб крепкое дерево — старые листья только тогда отпадают, когда молодые начнут пробиваться? Точно то же случается и с старой любовью в сильном сердце: она уже вымерла, но всё ещё держится; только другая, новая любовь может её выжить.

Но не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас… Взгляните на эти деревья, на это небо — отовсюду веет красотою и жизнью; а где красота и жизнь, там и поэзия.

— Поэзия — язык богов.

Есть три разряда эгоистов: эгоисты, которые сами живут и жить дают другим; эгоисты, которые сами живут и не дают жить другим; наконец, эгоисты, которые сами не живут и другим жить не дают. Женщины большей частью принадлежат к третьему разряду.

Кто пожил, да не сделался снисходительным к другим, тот сам не заслуживает снисхождения. А кто может сказать, что он в снисхождении не нуждается?

По-моему, на свете только три несчастья и есть: жить зимой в холодной квартире, летом носить узкие сапоги да ночевать в комнате, где пищит ребёнок, которого нельзя посыпать персидским порошком.

Да и кто любит в наше время? Кто дерзает любить?

— Ну, взобрался Африкан Семёныч на своего конька — теперь не слезет с него до вечера.
— Мой конёк... А у женщин их целых три, с которых они никогда не слезают — разве когда спят.
— Какие же это три конька?
— Попрёк, намёк и упрёк.

Не всегда бывают благотворны слёзы. Отрадны и целебны они, когда, долго накипев в груди, потекут они наконец, — сперва с усилием, потом всё легче, всё слаще; немое томление тоски разрешается ими... Но есть слёзы холодные, скупо льющиеся слезы: их по капле выдавливает из сердца тяжелым и недвижным бременем налегшее на него горе; они безотрадны и не приносят облегчения. Нужда плачет такими слезами, и тот ещё не был несчастлив, кто не проливал их.

... жизнь рано или поздно своё возьмёт. Какой бы удар ни поразил человека, он в тот же день, много на другой — извините за грубость выражения — поест, и вот вам уже первое утешение...

Каждый остаётся тем, чем сделала его природа, и больше требовать от него нельзя!

Философические хитросплетения и бредни никогда не привьются к русскому: на это у него слишком много здравого смысла.