Мерси Шелли. Паутина

Видите ли, я имел в виду отсутствие прототипов Сети как человеко-машинной системы. Ведь это не отдельная, отличная от нашей форма жизни, как муравьи Уэллса. Подобные произведения предлагали описание случайного и недолговременного Контакта с Неведомым. При всех ужасах и странностях эти произведения содержали мораль, которая подтверждала правоту жизненных принципов человека. Или хотя бы задавала ориентацию на такие принципы — будь то постулаты коллективной религии или личный кодекс чести. А в случае Сети мы имеем дело с системой, крепко и надолго связавшей множество людей и машин, причем на добровольной основе. Идет постоянная подстройка сторон друг под друга. Вы заметили, как изменился Ваш язык, Ваши привычки после того, как Вы подключились к Сети? Чего стоит одна только замена физических расстояний на идеологические, переход от евклидовой метрики к платоновой! Люди, которые проводят долгое время в Сети, могут ощущать разрыв с нею почти также сильно, как отключение одного из органов чувств. Интересна была бы попытка осознать это великое Единство: к чему оно ведет? Понять место отдельного человека в этой системе... или его отсутствие как вида в будущей картине мира. «По ту сторону сна» Лавкрафта или «Солярис» Лема — вот что я имею в виду, но ближе к конкретному феномену Сети, как она есть сейчас. И такие произведения появились в последней трети XX века. Но будь то медиагалактика Маклюэна, гиперреальность Бодрийара или паранойя киберпанка — везде была скорее констатация факта, а не прообраз. Сеть на тот момент уже существовала, хотя и в зародышевом состоянии.

Один в поле не воин, особенно если вместо поля — дикий лес Сети, а ты — всего лишь профессор вымершей литературы, не видавший в этой Сети почти ничего, кроме своих любимых академических архивов.

О да, я многие годы танцевал на клавишах, в вихре слов и идей, танцевал на всплесках смеха своих читателей, на эмоциях тех, кто слушал мои стихи, на нервах тех, кто сам танцевал под мои песни. Но я так давно, а может, и вовсе никогда не танцевал по-настоящему — телом.

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины декабристы разбудили Герцена. Он проснулся, перекувырнулся и развернул революционную агитацию: «О великий и могучий, правдивый и свободный, как зеркало русской революции, об одном прошу тебя, друг мой Аркадий, луч света в темном царстве: не ходи так часто на дорогу в старомодном ветхом шушуне!
Рожденный ползать летать не может! Я волком бы выгрыз бюрократизм, но красота спасет мир! Мой организм отравлен алкоголем, зато будущее светло и прекрасно! А он, мятежный, просит бури, как будто буря — это движение масс!
Какой светильник разума угас! Выпьем с горя — где же кружка?! Сердцу станет мучительно больно за бесцельно прожитые годы...

Вам так сильно нужны инопланетяне? А с соседями по дому Вы пробовали говорить? А с жителями Новой Гвинеи? А с бродячими собаками, до того как их потравили? Или они все Вам неинтересны, потому что от инопланетян Вы тайно ожидаете чего-то большего, чего-то сверхъестественного?
Примерно как ребенок, ожидающий игрушек от родителей...

Двадцать с лишним лет эту страну учат манерам сервиса, улыбки научились-таки натягивать, но вот взгляд, обращение — так по-прежнему и вылезает «ну че тебе?»

Столько лет прошло со времен «Правцов», «Синклеров» и фидошных нод. Двадцать лет назад все упиралось в пропускную способность каналов, теперь — в пропускную способность человека.