— Изволите заниматься поэзией?
— Да-с.
— Опасное занятие.

Гибель великого гражданина совершилась потому, что в стране неограниченная власть вручена недостойным лицам, кои обращаются с народом, как с невольниками...

Мне, представьте, приходилось слышать утверждение, что первым является Пушкин.

У Пушкина было дарование, это бесспорно. Неглубокое, поверхностное, но было дарование. Но он растратил, разменял его! Он угасил свой малый светильник. Единственно, что он сохранил, — это самонадеянность! И какой надменный тон! Какая резкость в суждениях!

Как жаль, что лишь немногим дано понимать превосходство перед собой необыкновенных людей... Как чудесно в Пушкине соединяется гений и просвещение! Но, увы, у него много завистников и врагов!

— Сколько подлости в мире! Вы не задумывались над этим?
— Всякий день, графиня. Тот, у кого чувствительное сердце, не может не понимать этого. Падение нравов — таков век.

И было этих сребренников тридцать. В память его всем так и плачу.

Вы изволите полагать, что корпус жандармов может действовать вопреки повелению государя-императора?

Александра Николаевна, умолите вы его, поедем в деревню. Не будет в Питере добра, вот вспомните мое слово. Здесь вертеп и все втрое, все втрое.

Покинуть столицу? Ни с того, ни с сего? Я вовсе не хочу сойти с ума в деревне, благодарю покорно.

— Ваше императорское величество, не гневайтесь на него и не карайте.
— Нехорошо, Василий Андреевич, не первый день знаем друг друга. Тебе известно, что я никого и никогда не караю. Карает закон.