— Да с чего вы взяли, что я молоденькая?
— Ну... С чего... Просто смотрю на вас... — Офицер в первый раз за весь разговор улыбнулся.
— А что в вашем понимании значит молоденькая?
— Это значит... ну... моложе меня, — нашелся офицер.
— И сколько мне, по-вашему, лет?
— Семнадцать... двадцать... какая разница?
— Двадцать три! — победительно сообщила Таня. И тут молодой офицер... расхохотался.
— И что тут смешного? — поинтересовалась Таня.
— А мне — двадцать два! — не прекращая смеяться, выдавил из себя офицер. — Получается, что вы старше меня!
— Я думала, вам больше.
— В самом деле?
— У вас виски седые. Этого почти не видно, потому что волосы русые. Но все-таки немножечко видно.
— Так ведь война, Таня.
— Я как-то об этом не подумала... Извините.

— А сабля не мешала танцевать?
— Оружие, извините, пани, оставляли в гардеробе, перед тем как войти в зал, как женщин оставляют дома, когда отправляются на войну.
— Значит, вы нас не признаете за женщин? — бросилась в атаку кокетливая радистка.
— Война — дело грязное, кровавое. Снаряды танковых орудий, гусеницы, давящие людей… — Руки офицера, до этого спокойно лежавшие на столе, снова задрожали. Он заметил это и спрятал их от девушек. — Женщины должны сохранить нежные сердца и ласковые глаза, чтобы встречать возвращающихся под родную крышу…

— Тонем, — говорят, — дыры в бортах. Вода хлещет, затыкать нечем.
— Так дойдите до берега и спасайтесь. Вот же он, берег, рядом.
— Нет, что вы, мы на берег никак не можем. Потому что для исхода на берег у нас еще теория причализации не разработана.
— А без теории, просто так вы не можете?
— Не можем, потому что мы заколдованные.
— А кто же вас может расколдовать?
— Никто нас не может расколдовать. Потому что Карла Марла нас заколдовал, а сам помер. И Фриц Ангелочек помер. И Лукич остался вечно живой, то есть обратно ж помер.