Мать говорила: «Гнида ты! И в кого такая проглотка – знала бы, на алименты подала!»
И Гнида радостно тянула свои ненасытные губы в сторону голоса, запаха и вида матери. Но вскоре грудь перестала давать молоко, и наступила первая большая голодовка.

Вермишелевые звездочки... убежали из наклоненного пакета прямо на улицу.
Настя подняла глаза и увидела, что звездочки из пакетного супа улетели высоко и сияют теперь оттуда. Так появились звезды на небе.

А вокруг ходили люди и говорили: как плохо стало с продуктами. Они какие-то чокнутые! Настя видела, что еды на полках навалом: сахар стоит огромными пирамидами. Если бы у сахара были зубы, он сам себя съел бы! У Насти потекла слюна...

Настя моет руки. Она моет их в раковине. Антон смотрит: только кажется, что Настя моет руки в раковине! На самом деле она моет их в реке, которая за домом, через трубу водопроводную. И вот он видит, как полреки стало коричнево от грязи, а Настя все моет, уже полностью Кама стала коричневая, затем Волга стала коричневая, а там и Каспийское море почернело.

«И тут ему катаклизмы жизнь прописала, как клизмы», сочинял он на ходу.

Во время голодовки она кричала, потом замолкла и заметила, что стало темно. Когда она опять закричала, стало светло. От большого крика время разделилось на день и ночь. И ее переложили в другую комнату. Там были люди в белых халатах. Они давали белую кашу. И называли ее вдруг Настей. Так получилось, что Гнида и Настя – одно и то же.

Скоро мать принесла маленький сверток, в котором была сестра. Дядя Вася звал ее всегда: «Доходяга». Мол, все равно подохнет – кожа да кости.
Доходягу положили на пол, и Настя крепко прижимала ее к себе, чтобы согреть. Она кормила сестру размоченным хлебом, который придумала воровать у голубей.