Сергей Александрович Волков. Возле монастырских стен. Мемуары. Дневники. Письма.

Есть выдающаяся книга «Возле монастырских стен» авторства Сергея Волкова, одного из последних выпускников старой московской духовной академии. На мой взгляд, одна из лучших работ о Церкви и Троице-Сергиевой лавре периода революции. Волков знал Святителя Тихона, священномученика Илариона Троицкого, слушал лекции Флоренского, видел закрытие Лавры в 1920-х и ее открытие после войны, учительствовал, нищенствовал. Он умер в 1960-х, так и не обзаведясь семьей и всю жизнь проработав над дневниками и воспоминаниями, значительная часть которых пропала. Но даже то, что сохранилось и издано в виде указанной выше книги, поражает объемом знаний и изумительным языком, поэтичным, мягким и глубоким, которым отмечена эпоха модерна.
Но притягательно не только это. Ему заменили семью, бытовые удобства, друзей, круг общения книги. Это был человек, читавший всю жизнь запоем, добывавший в самые безотрадные годы по крупицам редкие, часто запретные книги, анализировавший их, вживавшийся в них, общавшийся с ними, как с живыми людьми. Чтение, систематизация прочитанного, анализ текстов и идей стали для Волкова главным и основным делом жизни.
Записи содержат несколько тысяч (!) книг, брошюр и статей с XVIII и до середины ХХ столетия. Волков вспоминал, как он возвращался к книгам в трудные военные годы. «Я опять погрузился в мир познания и подлинно эстетического наслаждения. И опять, как когда-то в академические годы, я увлекся всем этим. Античный мир, Средневековье и Ренессанс; Гёте, Шекспир, Достоевский и Бальзак; персидские, японские и китайские поэты; история Китая и Египта, философские и археологические журналы, мемуары, труды, путешествия — все снова ожило для меня. Я читал новые и перечитывал старые книги… Книги — вещественные сгустки мирового разума и мировой души — вы были истинными учителями и спутниками жизни. Академия и Флоренский, символисты, мистики, мечтатели, визионеры, поэты, музыканты — вы радость и цвет мира, учителя, наставники, друзья, любимые и родные! Все люди, что близко соприкасались со мною, своей добротой, участием, лаской, мудростью влиявшие на меня, все учителя, друзья, знакомые, ученики, товарищи — вижу, помню и благодарен Вам» — так восторженно описывал он свое отношение к книгам. «Как я желал бы знать, — писал он, — что думают, что говорят сейчас такие люди как Ромэн Роллан, Морис Метерлинк, Кнут Гамсун, Бернард Шоу, Герберт Уэльс, Олдингтон, Фейхтвангер? Какие книги они напечатали, что сказали об этой войне и вообще о людях и жизни наших дней? И я — современник этих талантливых и глубоко уважаемых, дорогих моему уму и сердцу людей — не слышу их голоса и их биения сердца «в такие дни». Обидно и горько. А разную болтовню слышишь со всех сторон, и по радио, и через газеты и журналы...»

Среди тех записей, что приходилось видеть, есть целые разделы – поэзия (Княжнин, Соловьев, Агнивцев, Мережсковский, Северянин, Гумилев, Пастернак, Тэффи и еще десятки имен), история искусств, проза (сотни названий – от Олеши, Ильфа и Петрова, Белого, Антокольского, Вересаева до Моруа, Гашека, Локка), древняя история, средневековая история, новейшая история, библиография и, наконец, философия – русская и западная, которые он знал блестяще. Он делал тщательные выписки из разных книг о тех, кого знал – прежде всего, о Флоренском, которого боготворил. Это не считая самой разной периодики и случайных брошюр и статей. Отдельно был составлен список «книг, которые мне хотелось бы иметь». Среди них Мандельштам, Муратов, Мариенгоф, Роллан, Ницше, Шпенглер…
Чтобы «почувствовать» то далекое, трагическое, густо насыщенное и прекрасное время, надо прочесть не так много авторов. Среди них, без сомнения, Сергей Волков.