— Ты не Аид, — сказала она, смутившись.
— Нет, — он выглядел удивленным. – Я
Гермес.
— А, — сказала она и снова опустила голову.
— А?
— Да, а.
Он усмехнулся.
— Значит, ты слышала обо мне?
Она закатила глаза. – Бог Хитрости и
Воровства.
— Прошу прощения, ты забыла о торговле, коммерции, купечестве, дорожном спорте, путешествии, спортсменах, геральдике...
— Как я могла забыть геральдику?

Официантка явно чувствовала себя некомфортно – вероятно, из-за упоминания имени Аида. Многие предпочитали не произносить его либо называть Аидонеем, чтобы не привлекать излишнего внимания, но Персефона не боялась. Возможно, это было как-то связано с тем, что она и сама была богиней.
– Я думаю, что у него определенно есть чувство юмора, – объяснила Персефона. – Ведь нарциссы – символ весны и перерождения. – Она поднесла пальцы к увядшим лепесткам. Эти цветы скорее должны были стать ее символом. – А иначе зачем он объявил их своими?

— Честно говоря, мне не хочется встречаться с Аидом, – наконец сказала она.
Эти слова имели привкус горечи, потому что на самом деле это была ложь. Правда заключалась в том, что ей были очень любопытны и он сам, и его мир. Ей казалось весьма интригующим то, что он был таким неуловимым, а пари, которые он заключал со смертными, – совершенно чудовищными. Бог мертвых представлял собой все, чем не являлась она, – нечто темное и притягательное.

— Я не понимаю, почему люди это делают.
Он склонил голову набок.
— Вам не нравится наша игра?
— Нравится. Но… я не понимаю, почему люди играют с Аидом. Почему они хотят продать ему свою душу?
— Они соглашаются на игру не потому, что хотят продать душу, – ответил он. – Они делают это, потому что думают, что могут выиграть.
— А они выигрывают?
— Иногда.