Она помнила, как подумала о дворике за домом меньших размеров отца, о том, что траву давно следовало покосить, о том, что у гномов хитрые улыбки, словно они знали что-то такое, о чём было неведомо ей, о том, что отец заметно погрустнел и постарел и теперь от него всегда пахло пивом.
Жизнь могла быть очень грустной. Она в этом убедилась, так что отца она понимала. Взрослых, однако, всеми силами заставляли верить в обратное, и они лгали своим детям. К примеру, ни один фильм, ни одна телепередача не готовили её к тому, что она может потерять равновесие и плюхнуться задницей в собственное дерьмо, чтобы не пугать их, не вызывать у них стресса. Но истина заключалась в том, что жизнь могла быть очень грустной. Люди жили в жестоком мире, который в любой удобный ему момент мог показать зубы и ухватить ими ничего не подозревающего человека. Она убедилась в этом на собственном опыте. Ей было всего девять лет, но она уже знала, что это так, и поняла, что случай этот не единичный. Так уж устроена жизнь. В конце концов, ей скоро исполнится десять, и для своего возраста она высокая девочка.
«Я не знаю, почему мы должны расплачиваться за совершённые вами ошибки», — последние слова Пита, которые донеслись до неё с тропы. И теперь она знала ответ. Простой, грубый, но, наверное, единственно правильный. «Потому что». А если тебе он не нравится, утрись и не вякай.
Триша догадывалась, что во многом она стала куда взрослее своего старшего брата.