Я не верю в расы. Я не верю в правительства. Я вижу жизнь в единственном числе и в одном времени. Миллионы жизней одновременно, по всему свету. Младенцы, не умеющие говорить ни на одном языке, и есть единственная раса на земле, род человеческий. Все остальное, то, что зовется у нас цивилизацией, ненавистью, страхом, жаждой силы – притворство. Но дитя есть дитя. Братство людей – в детском плаче. Мы вырастаем и познаем слова и видим вселенную через призму известного нам языка: не через призму всех языков и не через призму безмолвия, например, нет, мы замыкаемся в языке, который знаем.
"Я не стригся целых сорок дней и сорок ночей и стал похож на всех оставшихся без работы скрипачей.
Вы знаете, как это выглядит: гений, дошедший до ручки и готовый вступить в коммунистическую партию. Мы – малоазиатские варвары – народ волосатый. Если мы говорим, что нам нужна стрижка, значит, в самом деле нужна. Я так зарос, что единственная шляпа стала мне мала. (Я пишу серьезный рассказ, быть может, один из самых серьезных в своей жизни. Поэтому я веду себя так легкомысленно. Знатоки Шервуда Андерсона скоро поймут, куда я клоню. Они узнают, что это смех сквозь слезы.) Я – молодой человек, которому нужно постричься. И вот я иду по Третьей-стрит (Сан-Франциско) в училище парикмахеров, чтобы меня постригли за пятнадцать центов..."
Нет вашей любимой цитаты из "Уильям Сароян. Семьдесят тысяч ассирийцев"? Добавить цитату