Никакой любви, уважаемый пан писатель, не существует. Это просто временная наркотическая галлюцинация.
…настоящее горе требует одиночества. А иначе оно будет возвращаться снова и снова, как недолеченная ангина или кашель.
Потому что не надо выбрасывать на помойку оранжевые пластиковые тазики. Эти тазики так же важны, как фотографии умерших родственников в семейном альбоме.
Захоти жить… пожалуйста…
Кладбище через два дня – это как записка, которую кто-то не дописал, бросив на полуслове. Что-то неоконченное.
Она учит умирать детей в хосписах. «Из смерти уже сделали бизнес, из умирания – пока нет. Я не утешаю тех, кто остаётся. Не сочувствую отчаявшимся, не вытираю им слёзы, не пытаюсь поддерживать их дух. Я объясняю и делаю понятней и ближе смерть – детям. Они значительно лучше понимают смысл смерти, чем мы, взрослые. Им часто бывает достаточно понять, что умереть – это просто перестать жить. Ещё они волнуются, не будет ли больно и попадут ли они на небо. Тогда я говорю, что в небо я не верю, но верю в тёплый ветер. В пушистые облака удивительных форм и тёплый дождь, стучащий по крыше, в ярких бабочек, танцующих на цветных головках цветов, в пение птиц за окном, в солнечный луч, бьющий в стекло. И говорю, что встречу их там, когда они уйдут. Они спрашивают, не будет ли плакать мама. И я их не обманываю, отвечаю, что да, мама будет плакать.
И ещё я вам признаюсь, что моя мать меня чертовски разочаровала. Я не хочу быть такой, как она. И никогда не буду. В тот день, когда я, перепуганная насмерть, на коленях ползла по лестнице наверх, моя мама должна была собрать себя с пола, прийти ко мне и сказать, как ей больно и плохо, как она унижена и обижена, она должна была сказать, что папа причинил ей боль, но что не все мужчины такие, как мой отец, — бывают и хорошие. А она не пришла…
Героиня делится с подругами тем, что ей больно из-за того, что она не может составить компанию мужу в его увлечениях и он их стал посещать с другими девушками, что для неё хуже измены сексуального характера.
Перетянутая резинкой пачка открыток, которые он присылал ей из своих путешествий, несмотря на существование всех этих интернетов, твиттеров и фейсбуков. Он искал почту, покупал открытки, «прижимал их к губам перед отправкой» и опускал в почтовый ящик, который похлопывал ладонями «на счастье». Каждая открытка была ею читана-перечитана несчётное количество раз, зацелована её губами, на каждую она любовалась днями и ночами.
«Итак, пачка открыток, не имеющих особой материальной ценности…»
Ещё в сумке был ажурный мешочек, в котором хранились разноцветные магнитики на холодильник. С их кухни. Ими он прикреплял к холодильнику записки. Для неё. Маленькие записочки, которые она, прочитав, приклеивала к этим магнитикам – чтобы они не потерялись. Когда-то листочки были золотистыми, а теперь поблекли, посерели, выцвели, а некоторые уже вообще невозможно было прочесть.
…
«Коллекция предметов в мешочке из ажурной ткани искусственного происхождения. Вещи материальной ценности не имеют…»
…
— Вы правы. Ценности не имеют… — произнесла она тихо.
У героини крадут сумку и полицейский опрашивает её о содержимом. Она перечисляет предметы, которые были для неё очень дороги своими воспоминаниями. Полицейский же записывает за ней, что вещи материальной ценности не имеют.
Потом я узнала, что обманывал он меня с Кармен – и это причинило мне даже большую боль, чем сам факт измены: мужей, если уж на то пошло, может быть сколько угодно, а лучшая подруга бывает только одна.
…она поспешно вышла замуж за сына соседского кузнеца – иначе к ней крепко-накрепко приклеился бы ярлык старой девы. Теперь сестра одна растит двоих детей и судится за алименты.
- 1
- 2