Жан-Поль Сартр. Слова

Как приятно впадать в безнадежное отчаяние. Это дает право дуться на весь мир.

Я собачонка, я зеваю, по щекам катятся слезы, я чувствую, как они текут. Я дерево, ветер шелестит в моих ветвях, легонько их колеблет. Я муха, я ползу по стеклу, соскальзываю, снова ползу вверх. Иногда я ощущаю, как ласку, движение времени, иногда — чаще всего — я чувствую, как время стоит на месте. Дрожащие минуты осыпаются, погребая меня, бесконечно долго агонизируют, они увяли, но еще живы, их выметают, на смену им приходят другие, более свежие, но такие же бесплодные; эта тоска зовется счастьем... О своем одиночестве я никогда не думаю — во-первых, я не знаю, как это называется, во-вторых, я его не замечаю, я всегда на людях. Но это ткань моей жизни, основа моих мыслей, уток моих радостей.

Ничем не снаряженный, ничем не оснащенный, я всего себя отдал творчеству, чтобы всего себя спасти.

В своих чувствах мы знаем все, не знаем только их глубины, то есть искренности. Тут даже поступки не могут служить мерилом, во всяком случае, до тех пор, пока не доказано, что они не поза, а доказать это не всегда легко.

Великодушие — это фермент, который врачует наши внутренние раны, но в конце концов приводит к отравлению организма.

Книги — это мир, отраженный в зеркале; они обладают его бесконечной плотностью, многообразием и непредугаданностью.

Я целиком зависел от него — он обожал во мне собственное великодушие.

Открыв мир в слове, я долго принимал слово за мир.

Даже от моих ошибок была польза и, значит, я их не совершал.

Радость моя, но, если ты прочитаешь такие книги сейчас, что ты станешь делать, когда вырастешь большой? — Я их буду жить.

В каждом человеке — весь Человек сполна.

Если человеческая личность определяется в борениях с самим собой, я был неопределенность во плоти и крови.

Мое «я», мой характер, мое имя — все было в руках взрослых; я приучился видеть себя их глазами, я был ребенком, а ребенок — это идол, которого они творят из своих разочарований.

Я обрел свою религию: книга стала казаться мне важнее всего на свете.

Эмиль умер в 1927 году, рехнувшись от одиночества; у него под подушкой обнаружили револьвер, а в чемоданах две сотни дырявых носков и двадцать пар стоптанных ботинок.

Чем больше сражений я проиграю, тем верней выиграю войну.