— Подожди, подожди. Ты что, болен?
— Чем?
— Я не знаю, тебе лучше знать. Так чем?
— Что чем?
— Чем ты болеешь, я спрашиваю?
— Ничем я не болею. С чего вы взяли?
— Как, с чего я взял? Ты только что сказал: я болею.
— Не говорил я этого.
— Хорошо. Ты спросил: а может мне лечиться?
— Да чего мне лечиться?
— Слушай, ты из меня дурака-то не делай.
— Да что вы, Андрей Львович. Вы спросили: догадываешься, Петров, зачем я тебя вызвал? Я сказал: догадываюсь.
— Это в начале. А потом я спросил: что будем делать? Ты сказал: не знаю. Я спросил: а кто будет знать? Ты сказал: а может мне лечиться?
— Да не так все было, Андрей Львович. Вы спросили: догадываешься? Я ответил: догадываюсь. Что будем делать, — вы говорите. Я сказал: не знаю. Правильно?
— Ну?

— Ну вот. А потом вы помолчали и сказали, будто про себя: может мне лечиться.
— Это я сказал?
— Ну да.
— Это я сказал?!
— Ну да, я еще подумал: «У меня мама — врач. Вы это знаете, как бы со мной советуетесь». Чтобы я маме сказал, а вы потом...
— Какая мама? Ты что, сдурел совсем?... Я сказал: что будем делать? Ты сказал: не знаю. Правильно?
— Правильно.
— Я говорю: а кто будет знать? И тогда ты сказал: а может мне лечиться? Правильно?
— Нет. Нет, неправильно, Андрей Львович. Может мне лечиться — сказали вы. Я еще подумал: вы очень много работаете, такой усталый вид.
— При чем здесь усталый вид? Я последний раз тебя спрашиваю: от чего ты хочешь лечиться?
— Вы спросили: догадываешься, Петров?
— Хватит! Чем ты болен?
— У вас уже руки трясутся. Вы и вправду болеете. У вас это подсознательно вырвалось. А вы не помните. Мама говорила, — такое бывает, — при сложных формах...