Мало того, что ты бревно бревном в постели, но ещё и в кино не разбираешься.
Свободных отношений не бывает — это оксюморон! Всё равно как гигантская креветка.
— Как дела?
— Семь оттенков дерьмового.
Ты слишком много пьёшь, ты слишком мало пишешь, единственный спорт, которым ты занимаешься, — кувырки в спальне, ты любишь женщин, но ненавидишь себя, поэтому любую женщину, которой ты нравишься, ты считаешь идиоткой, и… это относится ко всем женщинам.
— Мы приезжали с ней сюда на раздолбанном мустанге, на котором не включался задний ход. Я хотел стать крутым гитаристом, а она — придумывать одежду для моих выступлений. Я стал продюсером, а она осталась одна. Ей нужна была семья, мне — свобода. И я получил её. Теперь я пью что хочу, нюхаю что хочу, трахаю что хочу. Но мне нужна только она.
— Ну так иди к ней.
— ***. Я недостаточно пьян для этого.
— Чарли, можешь достать мне iPad?
— Конечно, если поговоришь с Самураем.
— ***ушный ты засранец! Ты в курсе?
— Шлюхаю вас внематочно и сосренадроченно, но ни шишак не слышу, всё генитальное — простынь!
— Твоя помощница вызывает у меня желание трогать себя в неприличных местах. У неё татуировка внизу спины, знаешь, что это значит?... Она любит в попку!
— Правда?
— Я заметил, что татуировка на копчике — признак склонности к беспорядочным связям.
— Ну, не знаю…
— У неё ещё и нос проколот!
— И что? Это значит, что она любит в нос?
— Выглядишь усталым.
— Да, прожил долгую жизнь.
Ты смотришь на меня, как будто я хочу трахнуть твоего кота.
Моей чудесной дочери. Я пишу тебе письмо, да, старомодное письмо — это забытое искусство, как мастурбация, черт. Я хочу признаться, сначала ты мне не особо нравилась, ты была назойливым, маленьким комочком, ты вкусно пахла, почти всегда, но я тебя, похоже, не слишком интересовал, на что я, конечно же, оскорбился. Вы вдвоем с мамой были против всего мира. Да, некоторые вещи не меняются. Так что я болтался, занимался делами, валял дурака и не понимал, как могут изменить человека дети. Я не помню, когда именно все переменилось, просто знаю, что так случилось. Еще недавно я был непробиваемым, и ничто меня не цепляло, и вот мое сердце уже вырывается из груди и разлетается на кусочки. Любовь к тебе — это самое глубокое, сильное и болезненное переживание в моей жизни. По правде, я едва это вынес. Как твой отец, я дал молчаливый обет защищать тебя от мира. И даже подумать не мог, что стану тем, кто ранит тебя сильнее всех. Когда я думаю об этом, мое сердце стонет. Я не могу представить, что ты когда-то заговоришь обо мне с гордостью. Разве это возможно? Твой отец, ребенок в теле мужчины, он переживает обо всем сразу и толком не о чем. Слабак с благородными помыслами, пора что-то менять и отчего-то отказаться. Вокруг становится слишком темно.
Пытаюсь мысленно подрочить на это, но твой образ всё портит.
— Мы когда-нибудь сделаем все правильно?
— Это сомнительно… Думаю, в итоге они сдадутся и полюбят нас такими эмоционально недоразвитыми, какие мы есть…
Слушай, я тебя уволил, но это не значит, что я не люблю тебя всем сердцем.