Иногда так много иронии, что кажется, будто она говорит серьезно.
— У тебя всё получится, Ник. Только, знаешь, пузо втяни.
— Какое пузо?
— Во-о-он тот мешочек с печеньками!
Я не общаюсь с бывшими. Они — часть прошлого. Их нужно сжигать и отправлять их прах Посейдону.
Где вы, Шмидт? Тут так пафосно, я даже не знаю, какой вилкой себя заколоть.
Я как-то видел, что священник уронил ключи, наклонился и поднял их. Это было так по-человечески, что я перестал верить в бога.
Сравнится ли с тобой солнечный день? Не, солнечный день — не шалава.
Мне нужно сказать своей девушке, что я не люблю её, чтобы она меня не бросила.
— Я себя берегу, кушаю салатики без заправки, в основном протеиновые...
— Какой салат ты скушал?
— Покромсал немного ветчинки...
— И всё?
— Ага. Зелень не люблю. Это странно, употреблять в пищу зеленое.
— Твои жалкие потуги.
— Это не потуги, ветчины было много.
— Я пишу книгу о Чикаго: она будет живая, в ней много личного... а ещё ее не существует! Поэтому, если я к трем часам не напишу двадцать страниц, то получу по морде.
— От кого, от редактора?
— Нет, я нанял специальных людей которые это сделают, поэтому я даже не знаю, кто это будет.
— Я могу тебе бесплатно врезать.
— Нет, я уже заплатил другим людям.
Мне нельзя в тюрьму! Я слишком саркастичен для белых банд!
— Ник, надень штаны или хотя бы очень высокие носки.
— Тогда это будут высокие носки!
- 1
- 2