— А что нести на вечеринку?
— Только своё измученное тело.
— Проклятье, а что-нибудь другое нельзя?
— Отговорки не принимаются.
Привет, мы прилетаем в 13:15, рейс El-4023. Ты узнаешь меня по дико испуганному мужчине, которого я буду тащить за волосы сквозь толпу пассажиров одной рукой, другой рукой я буду удерживать гипервозбужденного ребенка, ну а между пальцами обеих рук у меня будет болтаться двадцать чемоданов. (Объясняю: Грег ненавидит летать, Кейти, наоборот, в таком возбуждении, что я опасаюсь, как бы её не разорвало, а я не смогла решить, что из одежды может мне понадобиться, поэтому уложила весь гардероб.)
— Вы занимались сексом?
— Мама! Мне же 14 лет!
— На днях по телевизору показывали беременную девочку, которой тоже было всего четырнадцать лет.
— Это была не я.
— А наркотики ты не принимала?
— Мам, ну перестань! Откуда у меня наркотики?!
— Я не знаю, но та четырнадцатилетняя беременная девочка, которую показывали по телевизору, была наркоманкой!
— Это была не я.
— Вы пили?
— Ну мама! Мама, Тоби привез нас на дискотеку и потом заехала за нами, когда бы мы успели выпить?
— Не знаю. В наше время по телевизору постоянно показывают пьяных беременных четырнадцатилетних наркоманок.
Ты можешь бегать и убегать изо всех сил, но фокус-то в том, что убежать от себя ещё никому не удавалось...
— Дыши, Рози.
— Как раз от этого все беды. Если бы я не дышала, было бы легче.
— … В двадцать лет думаешь о всякой ерунде. В тридцать начинаешь слегка разбираться, что почем. А вот когда тебе исполняется сорок, начинаешь по-настоящему наслаждаться жизнью.
— М-да, интересная точка зрения. Ну а в пятьдесят?
— А в пятьдесят начинаешь исправлять то, что отчебучил в сорок.