— Славно выглядишь, — ты относишься к тому редкостному типу женщин, которых беременность делает неотразимыми.
— Беременность делает красивой любую женщину, а у тебя просто не было возможности это замечать...

— Как ты думаешь рожать, малыш?
— Кажется, нового способа ещё не придумали.

— Вы плохо выглядите.
— Хорошо, что ещё вообще живу.

Сейчас меня занимает больше всего проблема, как можно при помощи физической химии приостановить процесс оглупления масс. Трудно стало работать. Столько развелось идиотов, говорящих правильные слова.

...чем честнее я Вам отвечу, тем большим лжецом могу Вам показаться.

— Они думают, если я не провалился за эти двадцать лет, значит, я всесилен. Хорошо бы мне стать заместителем Гиммлера. Или вообще пробиться в фюреры. Хайль Штирлиц. Я становлюсь брюзгой?
— Ничего, тебе идёт.

Что, изобрели новый способ воевать? Не сжигая и без жертв?

Для того, чтобы побеждать врага, нужно знать его идеологию. Не так ли? А учиться этому во время боя — обрекать себя на поражение.

Странное свойство моей физиономии: всем кажется, что меня только что где-то видели.

— Ничего, стану кричать по-немецки.
— Ну, что ж. Можешь добавлять немного русской брани. Только обязательно с берлинским акцентом.

Человечество больше всего любит чужие тайны.

— Правда всегда торжествует — это мое убеждение.
— Радостное совпадение наших убеждений.

— Почему вы молчите? Отчего вы мне не возражаете? Вы ведь так не думаете. Вы ведь не любите могучие торсы и гордо посаженные тупоумные головы. Нет? Ведь у вас были неприятности?
— Неприятности? Если считать концлагерь неприятностью... Знаете, меня научили спорить лишь с теми, кому можно верить до конца. И я верил лишь одному человеку — брату.

Что случилось за те двое суток, что меня не было? Перевернулся мир? На землю сошёл Бог? Кальтенбруннер женился на еврейке?