Больше всего на свете жалею о том, что я не умер и не упал на самое дно черной ямы, в никуда, где никто не стал бы меня ругать за глупость и никчемность, где я мог бы просто исчезнуть и больше ни о чем не волноваться.

Хочется < ... > раствориться в пустоте. Как хорошо было бы сейчас просто исчезнуть.

— Во время сражения мы живы, как никогда.
— А после — как никогда мертвы.

Жизнь несправедлива < ... > Она бессмысленна, глупа и полна боли, страданий и людей, которые хотят сделать тебе плохо. Все, что ты полюбишь, обязательно отнимут, сломают или разрушат, а ты останешься один-одинешенек и будешь только сражаться и бежать, бежать, бежать, чтобы выжить. Нет в этой клятой жизни ничего хорошего. И не будет никогда.

Надежда может толкать вперед, может заставить тебя жить дальше, но все же она очень опасна, ведь, когда она не оправдывается, это больно и страшно... Все равно что брать мир на слабо, но разве мир когда-либо позволял выигрывать споры?

Мысли человека еще ничего не говорят о самом человеке.

Мы все падаем, но главное — суметь подняться.

Боль исчезает, а вместе с ней исчезаю я сам.

Его отсутствие так огромно, что похоже на присутствие.

... Она всегда была меньше меня. Но, когда я думаю о ней, Виола кажется мне размером с целый мир.

Внутри — я мёртв, мёртв, мёртв. Ничего живого не осталось.

Мир перестает вертеться. Дождь перестает падать, огонь перестает гореть, мое сердце перестает биться.

Если у тебя есть сердце, она его разбивает, а если твое сердце уже разбито, она лечит.

Какие же люди всё-таки бестолковые и никчёмные. Стоит нам сделать хоть что-то хорошее — обязательно испортим. Только построили — уже сносим. Это не спэклы довели нас до ручки. Мы сами.