Умирал солдат, как говорится,
без ненужных фраз и медных труб.
И гуляла пьяная столица
и домой разъехалась к утру.

Облаков плыла по небу вата
от земли до самых райских врат.
И спросил апостол у солдата:
— За кого ты воевал солдат?

И солдат, убитый под Донецком,
протянул апостолу в горсти
в крови и поту рисунок детский
и услышал голос:
— Пропусти.

У смерти решающий спор ты
не выиграешь, как ни юли.
Вокзалы и аэропорты,
качнувшись, растают вдали.

Иначе на этой планете
ещë не случалось увы.
Тебя нерождëнные дети
найдут среди звëздной травы.

В нерайские тыкнут ворота,
подкатят сияющий мяч.
— Отец, поднимайся — чего ты?
Давай поиграем. Не плачь.

Солëный ветер крови
мерцание принес -
Рыбак, Горыныч, Орли
и вечность под откос.

Как древние обряды -
движения ребят.
Взрываются снаряды -
снаряд, ещё снаряд.

Я пел им под гитару
в гостинице в тепле...
Мотив простой и старый -
о правде на земле.

Мотив летит над боем,
теряются слова...
Лишь небо голубое,
да красная трава.

Мир вокруг рушится,
мир вокруг рушится -
вдребезги рушится мир.
Атомы кружатся,
атомы кружатся -
тёплых уютных квартир.

Навзничь упавшие
листья опавшие -
срочники общей вины.
Вечность не спавшие
курят уставшие
чёрные боги войны.

Там где нет ничего уже
мы с тобою друг друга пьём...
На последнем на рубеже
только мы и стоим вдвоём.

Нет ни месяца ни огня —
непроглядная тьма лежит.
Только крепче держи меня -
только крепче меня держи.

Растворяется кровь в реке -
крови радуется вода.
Нараспашку, да налегке
ты одна не ходи туда.

Скоро выпадет снег и в нём -
всё утонет и боль и страх.
А пока мы стоим вдвоём -
и спасенье в твоих глазах.

На дощечке дети лупою
выжгли Бога своего -
словно дети сердце глупое
хочет сразу и всего.

И опять душа-скиталица
меж созвездий и миров -
по другой душе печалится,
ищет вечный общий кров.

В человечьем теле тесно ей
и светиться и звучать -
но земное и небесное
без него не повенчать.

Все твои и все мои они
эти шрамы на воде -
чтоб назвать любовь по имени
с той дощечки на суде.