— Ты меня не любишь,  — быстро сказала Леля.
— Я же говорил, что люблю.
— Это не так говорят. Наверное, это вообще не говорят. Без слов бывает видно... Вот ты бы смог простить меня за всё-всё?
— Наверное, да,  — подумав, сказал Отличник.  — Да. Я тебя за душу твою люблю, а поступки ведь не только от неё зависят. А даже если только от неё, не всегда добро получается.
— Но как же жить тогда?
— Прощать.  — Отличник пожал плечами.  — А что ещё можно придумать? Если не прощать, так надо выставить в окно пулемёт и строчить без разбору. Или с крыши спрыгнуть.

Ты должен понимать, что не бывает такого: вечером надел крест, утром проснулся — и уже веришь безоглядно. Всех одолевают сомнения. Я тоже сомневался. Даже апостол сомневался. Но вера — не то место, где ты пребываешь в блаженстве, а то место, к которому всегда стремишься. Вера — это усилие к ней, а не успокоение. Когда надобно выбирать, выбирай так, будто бог есть, даже если тебе сейчас кажется иначе.

Ты считай, что убитый — это как бы кто дембельнулся, но без тела. Незачем его жалеть. Пожалеть можно его мать, но она далеко. Вот боксёр Мохаммед Али говорит: на ринге порхай как бабочка и жаль как змея. И на войне так же: будь чуткий как белка и бесчувственный как носорог. Понял?
Серёга приобнял Немца, как бы для поддержки. На самом деле он был даже благодарен Немцу за возможность поучить того суровой правде войны.
— На войне «убивать — не убивать» — не вопрос. Убивать. Бывает, пленного возьмут, везут в вертолёте, допрашивают, и он уже сдался, надо помиловать, а он понимает, что капец. Потом ему дверь откроют, и он сам домой на горы прыгает. Или караван перехватят — всех расстреливают, и погонщиков, и верблюдов. Это даже верблюды знают, в глаза не смотрят. Война, брат. Надо.