Вредно давать волю языку. Поменьше говори, побольше слушай.

Пусть девушка подумает. Это всегда полезно.

Если вы ненавидите их по настоящему, вы сумеете обмануть их отлично.

Фашистская язва исчезнет с лица земли в тот день, когда будет разбит заговор равнодушных, когда тысячи людей перестанут оказывать поддержку палачам одним фактом своего нейтралитета.

Каждый человек хочет ежедневно кушать свой бифштекс. Если я не заработаю его сам, никакое правительство — будь оно самое левое из левых — не поднесет мне его на сковородке.

Мы кормим рабочих, и они кормят нас. Тот, кто урезывает заработок наших клиентов, вынимает его из нашего кошелька.

Увы, ничто не в состоянии вернуть дважды утраченные иллюзии!

Мало, однако, одного чувства патриотизма — нужен разумный патриотизм.

Чем выше живое существо продвинулось по лестнице развития, тем больше оно подвержено болезням.

Война вдруг кончилась. Так утверждали газеты. На самом деле она продолжалась по ночам. Он не довоевал нескольких месяцев, и она мстила ему каждую ночь. Она заставляла его переживать заново часы смертельного страха, велела умирать на сотни ладов ему, ухитрившемуся не умереть раз по-настоящему.

Окна — это картины, повешенные на мертвый каменный прямоугольник серой стены дня. Есть окна натюрморты, странные кропотливые творения непризнанного художника, случая, сколоченные из куска гардины, забытого цветочного горшка, яркой киновари дозревающих на подоконнике помидоров. Есть окна — портреты, окна — наивные загородные идиллии, неоцененные, ничьи.

Кончилось все тем, чем должно было кончиться в эпоху монополий, не допускающих конкуренции мелких аутсайдеров. Папашу Фрица вместе с его художником посадили в каталажку, а толстому Фрицу пришлось покинуть гимназию.

Да, он был против войны, он ненавидел войну как варварство, недостойное цивилизованного человека. Но переворот в России, судя по газетам, привел к новой гражданской войне.