Нет и не было на свете ничего веселее, чем делать то — и вам это прекрасно известно, — чего делать не следует.

Скромность и доброта больше нужны в семейной жизни, чем остроумие и гордая красота.

Взрослый человек лжёт без угрызений совести, не теряя спокойствия и весёлости, но в юности даже пустяковый обман жжёт язык, и ты пригвождаешь себя к позорному столбу.

С меня хватит мелодрам в этой жизни, и я охотно отдала бы свои пять чувств, если бы это помогло сохранить теперешние покой и защищенность.

... Нет ничего столь саморазрушительного, нет чувства столь же презренного, как ревность.

Человек, живущий обычной, размеренной жизнью, быстро становится рабом собственных привычек.

Говорят, что во сне обнажается наша скрытая сущность, потаенные мысли и желания ясно написаны на наших лицах и в позах; но никто кроме ночной тьмы их не читает.

Вы не послушаетесь меня, месье Жан. Никогда не слушались, даже в детстве, когда я шлепала вас по попке, положив поперек колен. Вы привыкли сами принимать решения. И если сейчас вы недовольны своей жизнью, это потому, что для вас всегда на первом месте было то, что захватывало и развлекало вас, все новенькое, а не длительное и долговечное.

Люблю тишину после ухода гостей. Стулья сдвинуты, подушки разбросаны, — все говорит, что люди хорошо провели время. Но возвращаешься в опустевшую комнату, и всегда приятно, что все кончилось, что можно расслабиться и сказать: вот мы и снова одни.

Объяснить, что представлял собой мой отец, было нелегко, и я никогда о нем не говорила. Он был моим личным достоянием. Принадлежал мне одной. Я оберегала воспоминания о нем от всех людей.

Разговоры мужчин гораздо интереснее разговоров женщин. Они никогда не говорят о продуктах, детях, болезнях, ремонте обуви; они беседуют о людях, событиях, причинах этих событий. Не о состоянии дома, а о состоянии армии, не о соседских детях, а о мятежниках во Франции. Не о том, кто разбил фарфор, а о том, кто разорвал договор.

Зайти в церковь — вещь полезная. Как подержаться за дерево. Вреда не будет...

Что за удовольствие выполнять работу, которую некому оценить?

— Когда ты молод, — начал он, — делаешь ошибку, вмешиваясь во все. Во всяком случае, так поступал я. Я считал, что могу подходить к людям с теми мерками, которые создал для себя. И негодовал из-за крушения иллюзий. <...> Я ведь не понимал, что прежде всего жалеешь себя и что, как ни старайся, людей не изменишь.

Постоянно сопереживать чужому горю…значит не жить для других, а смотреть на жизнь их глазами.

Как всё меняется с возрастом. Оказывается, что Папины друзья, которые когда-то казались такими старыми, высокими и недоступными, такие же люди, как и вы.