Дафна дю Морье. Ребекка

Ах, если бы кто-нибудь придумал, как сохранить воспоминания, запереть их во флакон, как духи. Чтобы они никогда не выдохлись. Никогда не потускнели. А когда тебе захочется, вынешь пробку — и заново переживешь тот миг.

Счастье — не приз, который получаешь в награду, это свойство мышления, состояние души.

Лихорадке первой любви не суждено повториться дважды.

В пустом доме может быть так же одиноко, как и в переполненном отеле.

Скромность и доброта больше нужны в семейной жизни, чем остроумие и гордая красота.

Частичка нашей души, частичка прожитой жизни остается там, где мы были и куда уже никогда не вернемся.

Мне захотелось вернуться, поймать исчезнувший миг, но я тут же подумала, что, даже поверни мы обратно, он будет иным, даже солнце на небе не останется прежним, и тени будут другими...

— Значит, миссис Ван-Хоппер надоел Монте-Карло, — сказал он, — и она хочет вернуться домой. Я тоже. Она — в Нью-Йорк, я — в Мэндерли. Какое из этих мест предпочитаешь ты? Выбирай.
— Не шутите такими вещами, это нечестно.
— Если ты думаешь, что я один из тех людей, которые любят острить за завтраком, ты ошибаешься, — сказал он. — У меня по утрам всегда плохое настроение. Повторяю, выбор за тобой — или ты едешь в Америку с миссис Ван-Хоппер, или домой, в Мэндерли, со мной.
— Вы хотите сказать, вам нужна секретарша или что-нибудь в этом роде?
— Нет, я предлагаю тебе выйти за меня замуж, дурочка.

Я думаю, в жизни каждого человека рано или поздно наступает испытание. У всех нас есть собственный дьявол-мучитель, который ездит на нас верхом и с которым в конце концов мы вынуждены сразиться.

Взрослый человек лжёт без угрызений совести, не теряя спокойствия и весёлости, но в юности даже пустяковый обман жжёт язык, и ты пригвождаешь себя к позорному столбу.

— Я бы хотела удержать навсегда эту вот минуту, никогда её не забыть.
— Чему это комплимент — хорошей погоде или моему искусству водителя? — спросил он и засмеялся; так брат мог подшучивать над сестрой.

Я думаю только о тебе, — сказал он. — Больше я ни о чём не сожалею. Если бы я мог вернуться назад, я бы снова сделал то же. Я рад, что я убил Ребекку. Меня никогда не будут мучить угрызения совести из-за неё. Никогда. Но ты... Я не могу забыть, что я сделал тебе. Я глядел на тебя весь ленч, я не мог думать ни о чём другом. Оно исчезло навсегда, это забавное, юное, потерянное выражение, которое я так любил. Я убил его, когда я рассказал тебе о Ребекке. Исчезло навсегда. Ты повзрослела за одни сутки...

С меня хватит мелодрам в этой жизни, и я охотно отдала бы свои пять чувств, если бы это помогло сохранить теперешние покой и защищенность.

— Я бы хотела, чтобы мне было тридцать шесть лет и я носила чёрное атласное платье и жемчужное ожерелье.
— В таком случае вы не сидели бы со мной в этой машине, — сказал он. — И оставьте, пожалуйста, в покое ногти, они и так обкусаны до мяса.
— Вы, возможно, сочтёте меня дерзкой и грубой, — продолжала я, — но мне хотелось бы понять, почему вы зовёте меня кататься день за днём. Вы очень добры, это сразу видно, но почему вы избрали именно меня объектом своего милосердия?
— Я приглашаю вас, — сказал он серьёзно, — потому что вы не носите чёрного атласного платья и жемчужного ожерелья и вам нет тридцати шести лет.

... А она была осмотрительна первое время, о ней не ходило никаких сплетен, ни слова, ни намека. Затем постепенно она перестала остерегаться. Знаешь, как человек начинает пить? Сперва помаленьку да полегоньку, по рюмочке за обедом, ну, сильный запой раз в пять-шесть месяцев. А потом запои становятся чаще, каждый месяц, каждые две недели, каждые три дня. Человек переступает грань, забывает про осторожность, все его хитрости выходят наружу...

Не позволяйте мне задерживать вас. Ведь мода сейчас так быстро меняется, что она может стать другой, пока вы поднимаетесь по лестнице.