Люди повсюду громоздят горы оружия и повсюду хотят мира. Это безумие.

Когда я умру, буду ли я хоть сколько-нибудь отличаться от тех, кого не было вовсе? Будет ли иметь значение, что некогда я жил? Думаю, нет.

В иную явь так трудно поверить, что от нее хочется проснуться.

Не пытайтесь осчастливить людей, люди не хотят быть счастливыми.

Невозможно представить собственную смерть, и каждый раз, пытаясь сделать это, мы понимаем, что всё ещё присутствуем как зрители. Никто не верит в собственную смерть; в подсознании каждый из нас убеждён в своём бессмертии.

Кто в наше время хоть немного не тронулся, тот и есть настоящий сумасшедший...

Есть поговорка — ребёнок — отец взрослого; но, даже оглядываясь назад сквозь все эти неизмеримые дали, бесконечные эры, отделяющие меня нынешнего от меня тогдашнего, я не могу найти ничего, что я перенял у него, и не вижу между нами почти ничего общего. Хотя, впрочем, я и улыбаюсь его улыбкой, и плачу его слезами.

Я сомневаюсь, что мы когда-либо имеем дело с воспоминаниями ДЕТСТВА; воспоминания, СВЯЗАННЫЕ С ДЕТСТВОМ, — вот, пожалуй, единственное, чем мы располагаем. В наших детских воспоминаниях юные годы предстают не такими, какими они были, а такими, какими видятся нам в более поздний период жизни, когда вызываются из памяти.