Он убил себя, а заодно убил что-то в ней.

С тех пор как ему исполнилось шестнадцать, у женщин перехватывало дыхание от одного вида его густых бровей и глубоко посаженных глаз в обрамлении черных ресниц. Даже если бы он облысел и потерял все зубы, красивые глаза делали бы свое до самой старости.

Иногда даже малого удовольствия опоздать на час-другой хватало, чтобы вспомнить: он сам себе хозяин, часы его жизни (а что может быть драгоценнее?) принадлежат ему одному.

Против отчаяния сам Бог бессилен…

…В [преклонном] возрасте трагедия увлекательна не менее влюбленности.

…Энни никогда не винила церковь.
Скорее уж память об оставшихся без ответа молитвах – таких простых и незамысловатых – сделала ее осторожнее в вере, осмотрительнее в желаниях.

Она прекрасно понимала: если отказ следовать правилам не повлечет за собой наказания, вообще никаких правил не будет. Как любая хорошая мать, церковь должна шлепать своих детей, когда они дурно себя ведут. Пусть наказание соответствует проступку.

…Жизнь женщины – кровавая жертва. Такое наследство… женщинам оставила Ева. …Бедность и мужчины – лишь дополнительное бремя, когда угораздило родиться женщиной.

Ребенку без матери жизнь радостей не сулит.