Рождество...
Чудится в этом слове крепкий, морозный воздух, льдистая чистота и снежность.

Православная наша вера, русская… она, милок, самая хорошая, веселая! И слабого облегчает, уныние просветляет, и малым радость.

Мы сидим в замятой траве; пахнет последним летом, сухою горечью, яблочным свежим духом; блестят паутинки на крапиве, льются-дрожат на яблоньках. Кажется мне, что дрожат они от сухого треска кузнечиков.
— Осенние-то песни!..  — говорит Горкин грустно.  — Прощай, лето.

Валенки наденешь, тулупчик из барана, шапку, башлычок, — мороз и не щиплет. Выйдешь — певучий звон. И звёзды. Калитку тронешь,— так и осыплет треском. Мороз! Снег синий, крепкий, попискивает тонко-тонко. По улице — сугробы, горы. В окошках розовые огоньки лампадок. А воздух... — синий, серебрится пылью, дымный, звёздный.

Всё казалось живым, всё мне рассказывало сказки, — о, какие чудесные!

Я не сказал ни слова, ушёл в тумане. И вскоре опять забыл. И совсем не думал, что стал писателем.