Бабушка всегда говорила, что в худшие минуты у жизни превосходная режиссура.

Объяснения поступков могут взволновать больше, чем сами поступки.

У моей любви была консистенция слёз. А мощь — Всемирного потопа.

Никто не должен был бы становиться красивым, я хочу сказать – чертовски красивым – до восемнадцати лет. Помещать такую красоту в начальные классы Колледжа – всё равно что провозгласить императором или монархом шестилетнего ребёнка.

...как побеждать с помощью шантажа. Главное — начать первым.

Бог был, и всё тут. Если ты верила, что он существует, — значит существует. А не верила — значит, его нет. Если верила, что существует, — он помогал тебе. А не верила — он занимался своими делами. Справедливо.

Если бы кто-то проходил в этот момент рядом со мной, он ничего не заметил бы. Но если бы заглянул в меня, то ослеп бы.

Почему Бог невидим? Кто его так назвал? Кто его родители? Но если он никогда не рождался, как же он может существовать? Если мы все — дети Божии, выходит, мои родители мне брат и сестра? Почему Бог говорит со всеми моими подругами, а со мной нет? Этот Бог, которому нечего было сказать мне, давно уже не имел ко мне никакого отношения.

Тюльпаны были необычайно красивыми и оставались закрытыми, даже когда расцветали. Совсем как мама.

Я олицетворяла собой ошибку, он — любовь. На мой взгляд, он мог воспринимать это как угодно. Так или иначе, эти два итальянских слова — errore и amore (ошибка и любовь) рифмовались.