Замедлялся закат заоконный
И рябины сургучная кровь...
Не спасёт никакая икона
Дом, где перелюбили любовь,
Дом, где предали и растоптали
Драгоценный терпенья ломоть.

Не искупаешься дважды в холодной купели,
Жизнь — волевой океан, синусоидных волн окаянье.

Живешь — и славно. Этот вдох
Вошёл в тебя, твоей став частью.

Жизненный миг человеческий,
Счастьем ли, горем отмечен,
Сколько поёшь — не певчий,
Сколько живёшь — не вечен,
Хворью-бедой укорочен,
Белой тоской удлинённый,
Строчкой неровной застроченный,
Коленонепреклонённый.

Брошено тело душой,
Что поспешила к Богу,
Если была большой -
Знает дорогу.

Ушло веселье из садов.
Под снегом сломанные сливы
И гроздья сморщенных шаров -
Когда-то праздников шумливых.

Ушло веселье из садов.
Под снегом сломанные сливы,
А с ними кольца тех годов,
Когда мы были так счастливы.

Лук почуял весну -
И порей, и латук.
И на солнца блесну
Он проклюнулся вдруг -
Прочь из душных хором
И темниц шелухи! -
Он зеленым пером
Пишет марту стихи!

Лес пригорюнился радужный:
Надо же! Надо же! Надо же! -
Сорваны белые ландыши...
Мир обездолили зла ножи.

Люди капризны и взбалмошны, -
Лучший, как будто, им клад должны.
Но не найдётся тепла душе.
Той, что обидела ландыши.

И где-то плачет трясогузка.
Что тело — бренный мавзолей,
Что дальше — новая разлука,
Что ближе — смертная тоска,
И будут слёзы не от лука,
И будет замок из песка.

Сказала — да, а чувства — нет,
Тогда на свадьбе
Ей девятнадцать было лет,
Бутоном платье,
Кольцо и льдистая фата,
И было поздно
Понять — зачем Голгофа та,
Коль души — розно.