Нож по стеклу пропоет,
сгинет фонарь за окном.
Ночь ледяная придет,
накроет своим сукном.
Снова не видно ни зги,
проходит февраль впотьмах.
И проникает в мозги
маленький жалкий страх.
Будто бы кто-то взял
и, сверху накрыв тьмой,
— Не рыпайся, — приказал, -
а то придут за тобой.
Я Вас читала, словно вспоминала.
Как будто медленно задумчиво вступала
возможно — невпопад, возможно и умно,
в какой-то разговор, прервавшийся давно.
Не опера, а оперетта
мне суждены. Два-три куплета
и выход в яростный канкан.
Пляши и знай: жива осталась,
благодари за эту малость.
Природа говорит: неспешны облака,
и дерева с достоинством кивают.
Природа говорит: не нужен адвокат
осенней сырости, грозе в начале мая.
Природа говорит: искусства нет и лжи
ни в облике цветка, ни в перекличке птичьей.
Решайся, наконец, и сам себе скажи:
кому подобен ты и от кого отличен.
Пора учиться расставаться, пока не поздно.
Хотя давно уже не двадцать, но все же звезды
доселе милостивы были... Сегодня ветер
с утра поднялся, намекая — забудь о лете.
Благодари судьбу за милость, за все, что тлело,
и вспыхивало, разгораясь, но догорело.
Снег еще лежит по углам дворов,
жизнь еще во лжи, но уже в трудах.
Разгребает комья смерзшихся слов,
принимает стыд, отгоняет страх.
Я любила героя, слабака и зануду,
я любила такое, что и помнить не буду.
Как отрастают после стрижки волосы,
посмотришь в зеркало — опять копна,
так возвращается любовь — и льстивым голосом
меня опять приветствует она.
Что, шелапутная, набегавшись, намаявшись,
опять пришла погреться у огня?..
Такой дорогой я уже ходила,
такую стрижку я уже носила.
Прости меня.
Счастье... Цепи ежедневные звенья:
алая вишня, крыжовник зеленый.
Может, совместная варка варенья
больше, чем плач или сон разделенный...
Может... Полжизни потрачено даром.
Тихо пыхтит в неизвестном предместье
наш самовар, отражающий пару,
так никогда и не бывшую вместе.
Злой девчонке завидуют не за то,
что красива или умна,
а за то, что выбежит без пальто
и крикнет в след: «Да пошел ты на...»
Пусть никто от женщины не берет
ни тепла, ни хлеба, ни даже — любви.
Думаешь — свободен, а счет растет,
и тебя когда-нибудь удивит.
Вот она рыдает, кругом неправа,
вот и ты стоишь, дурак дураком...
Вся твоя свобода — слова, слова,
плачущая женщина, остывший дом.
Листок в подземном переходе,
кленовый, с выпуклостью жил.
Он не принадлежит природе
уже. Он просто так лежит.
Притормози свой бег прохожий,
пока не хрустнул под ногой
кленовый лист — такой несхожий
с моей, твоей... ничьей? — судьбой.
Это не я тебя прощаю, и это не голос мой,
это ангел-хранитель, он за моей спиной.
Обо мне радеет, ищет душу мою в золе,
сокрушается: как я живу во зле.
Казенная дача, любовной удачи
не скрыть от ушей за стеной.
На утренней кухне инкогнито рухнет,
того, кто был ночью с тобой.
Черный лебедь плывет из вчерашнего дня
а завтрашний день — мимо меня.
Светел закат и прозрачна вода,
каждому «нет» соответствует «да».
Господи, мне возвращаться домой
в полупомешанный город родной,
где я хочу доверять и любить,
но получаю в ответ: «может быть».
Двор проходной или дом проходной -
это по-нашему. Ветер сырой -
то ли болотный, то ли балтийский -
не остановишь искусным витийством.
Ибо сквозные у нас переходы
в доме, дворе и душе, — а погоды
здесь ни при чем.
только жалобно: «Чьи вы?»
женщина, чайка ли спросит... Дождливо,
солнечно — но неизменно избиты
чувств проходных повороты, изгибы.