Свобода одинаково благосклонна и к дурному, и к хорошему.

Любая подпись хочет, чтобы её считали автографом.

— Четыре года тебя не видел, — обрадовался дядя Арменак, — прямо соскучился!
— Одиннадцать лет тебя не видел, — подхватил дядя Ашот, — ужасно соскучился!
— Первый раз тебя вижу, — шагнул ко мне дядя Хорен, — безумно соскучился.

— Что с вами? Вы красный!
— Уверяю вас, это только снаружи. Внутри я — конституционный демократ.

Я не жалею о пережитой бедности. Если верить Хемингуэю, бедность — незаменимая школа для писателя. Бедность делает человека зорким. И так далее.
Любопытно, что Хемингуэй это понял, как только разбогател…

Запомни, можно спастись от ножа. Можно блокировать топор. Можно отобрать пистолет. Можно все! Но если можно убежать — беги! Беги, сынок, и не оглядывайся...

Борька трезвый и Борька пьяный настолько разные люди, что они даже не знакомы между собой...

— Посторонним сюда нельзя!
— А потусторонним, — говорю, — можно?

Говорят, не принято дарить кошельки и бумажники, но я не верю. Однажды мне переходила дорогу черная кошка, мы с ней засмотрелись друг на друга, и она чуть не провалилась в люк. Возможно, у кошек есть такая примета, если черный мужчина переходит дорогу — это к несчастью.

Борина жена, в девичестве — Файнциммер, любила повторять: «Боря выпил столько моей крови, что теперь и он наполовину еврей!».

Хорошо бы начать свою пьесу так. Ведущий произносит:
– Был ясный, теплый, солнечный…
Пауза.
– Предпоследний день…
И наконец, отчетливо:
– Помпеи!

Известно, что порядочный человек тот, кто делает гадости без удовольствия...

Моя жена говорит:
— Комплексы есть у всех. Ты не исключение. У тебя комплекс моей неполноценности.