Но людям не нравятся истории о прощении. Они хотят видеть, как горят мосты. Им нужна драма, на фоне которой их собственные жизни покажутся нормальными. Я уже начинала это понимать.

Предупреждаю уже сейчас: подозреваю, что в конечном итоге я умру от рака. Мои бабушки и дедушки умерли от рака груди, горла, кожи и/или простаты. Единственная загадка – от какого из этих четырех умру я. Маловероятно, что от последнего.

Я не так давно стала полноценным членом общества, но уже могла с уверенностью заявить, что в этом не было ничего особенного. Люди ужасно меня утомляли.

Доктора – это ходячие лейкопластыри: только и ждут шанса подлатать тебя. Нужно просто рассказать свою историю болезней, перечислить симптомы и попросить помощи.

...такова материнская природа. Мы скрываем от детей горькую правду, чтобы защитить их. Мы принимаем удар на себя, чтобы им не пришлось страдать.

Кофе – это ритуал, признак взрослости. Только ребенок откажется от него.

– Ты не страшная, – сказала она. – Твое лицо уникально, и главное – оно твое.

Одна девочка плачет. Жаль, я не могу к ней присоединиться.

Мы, матери, отдаем детям все, а потом они вдруг решают, что наше «все» им больше не нужно.

Никто никогда не смотрел на меня так, как мама. Ни папа, ни Фил, ни Алекс. Стоило мне открыть рот, и для мамы все остальные люди переставали существовать. Когда мне было больно, она забывала о собственной боли. Мама ненавидела всех, кто задирал меня, больше, чем я сама. Я могла простить всех хулиганов, но она ничего не забывала.

Манипулировать людьми намного проще, когда они не видят в тебе угрозы.

Я думала, что когда проверну свое дело, то буду абсолютно свободна. Я не понимала, что придется и дальше продумывать каждый свой шаг, и черт его знает, на сколько все это затянется.

Какими бы ужасными ни были наши родные, мы все равно находим в себе силы любить их.