И горько захотела я
Жилого звяканья посуды,
Печей, крахмального белья,
Гвоздики и грибного супа.

Устроить всё, как у других:
Свой дом и свой мужчина в доме,
Его тяжелые ладони
На бедрах зябнущих моих.

С путей нехоженых свернуть:
Искала я на них немало...
Как долго я не понимала,
Что благ один — всеобщий путь.

Достигнуть этого пути
Среди травы и сбитых листьев,
Оплакать боль избитых истин,
Не заживающих почти...

Чужой ты мне! Иди и странствуй,
и, крепче прожитых обид,
сосредоточенность пространства
нас, разлучённых, породнит.

Мой горький опыт дальнозорок:
в тебе рассвет не уцелел.
Глаза — пустынные озёра,
в них образ леса облетел.

А издали... Меж чёрных строчек,
как между беглых облаков,
свет ослепительный проскочит,
и был таков. И был таков...

И в миг письма, когда твой взгляд
безлюбым сходством околдован,
ты мне простишь наивный довод:
за сходство не благоволят.