Хочу побыть одна... никто не нужен.
Сегодня — этот вечер — для одной...
Пускай он по-февральски чуть простужен,
Но полностью и без остатка мой!
Могу лежать с журналом или книгой,
Под лёгкое журчание воды,
И свечи тонким пламенем индиго,
Мне будут украшать мечты сады.
Могу отправиться одна куда угодно!
Иль петь тихонько сидя на окне...
Сегодня этот вечер мой и «Я свободна!»,
Печальной радостью колышется во мне!
Густела вечерняя синева, все еще сохраняя оттенки индиго, словно невысказанную надежду.
Давно забытые, под лёгким слоем пыли,
Черты заветные, вы вновь передо мной
И в час душевных мук мгновенно воскресили
Всё, что давно-давно утрачено душой.
Горя огнём стыда, опять встречают взоры
Одну доверчивость, надежду и любовь,
И задушевных слов поблекшие узоры
От сердца моего к ланитам гонят кровь.
1859 г.
Избегайте зеркала. Зеркало должно быть инструментом для ухода. Зеркало нужно использовать для проверки, есть ли у тебя на лице какое-то дерьмо. Но это не так, оно стало намного большим. Оно даже злее, чем та стерва в «Белоснежке» или чем та, ещё более злая стерва в «Хрониках Нарнии». Потому что зеркало — это проводник. Можно представить себе туннели, идущие от зеркала и соединяющиеся с сетью, идущей ко всем билбордам, стойкам с журналами и рекламным плакатам...
Как будто эта паточная дрянь заговаривала зубы и хотела казаться лучше, чем есть на самом деле. Как будто она хотела прикинуться дорогущим шампанским или вином. Как будто она ехала в переполненной замызганной маршрутке (в подстреленном пальтишке, в колечке из меди, с журналом о красивой и богатой жизни в зубах) — и пыталась уверить всех, что маршрутка — лишь недоразумение. Чудовищное стечение обстоятельств, а на самом деле вот же она, вот! — трясет отретушированными сиськами и откляченным задом на обложке.