Анастасия Олеговна Савицкая

— Ты естественная. – Он положил руки на мою талию и притянул к себе.
— Единственное естественное во мне — это стервозность.

— И когда именно произошел тот самый переломный момент?
— Когда нескольких наших человек пригвоздили к полу и приставили скальпель к горлу. И теперь у меня ужасные руки, – грустно улыбнулся Адам, показывая мне шрам на внутренней ладони.
— Это неправда, – ответила я, целуя шрам.
— Моя жизнь обрела смысл, когда я встретил тебя. Я не знал, что до этого момента просто существовал.

В сумерках, когда мы засыпали в постели Адама, я чувствовала его прикосновения, и когда проснулась, они или не прекращались или возобновились снова. Мы лежали на серых атласных простынях со сплетенными ногами, и я была счастлива. Не знаю, что, черт возьми, со мной творится. Я боялась дальнейшего падения, но в тоже время и чувствовала, что взлетала.

Она уже так любит своего ребенка. При том, что она не знает, что такое любовь матери, она будет лучшим героем для своего ребенка.

— Она не простит меня. Я не знаю, как найти подход к ней, – покачал он головой.
— Это потому, что ты мысленно уже проиграл этот бой.
— Здесь уже нечего выигрывать.
— Хочешь совет?
— Давай.
— Никогда не гладь ее против шерсти. Иначе в скором времени тебе придется искать новую кошку.

Он целовал мою шею, легко проводя подушечками пальцев по моему телу.
— Адам, уйди. Я хочу побыть одна.
— Почему ты всегда ведешь себя со мной, как стерва?
— О чем ты? Я стараюсь показать свои лучшее качества, – помотала я головой, и наслаждаясь его прикосновениями.
— Стервозность? – со смешком спросил он.
— Это то лучшее, что есть во мне.

Он был так же упрям, как и я. Не плелся за мной, как щенок. Он был мужчиной. Он сам по себе, но кроме этого поблизости с другими.

— Почему ты не рассказываешь о себе?
— Потому что я всегда думаю, а потом говорю, в отличие от тебя.
— Это было жестоко.
— Зато правдиво.
— Что в тебе такого?
— В каком смысле?
— Что в тебе такого, из-за чего я не могу быть не рядом? Из-за чего я, как слепой, следую за тобой?
— Ну знаешь, в этой жизни мы можем спланировать, предугадать, и даже обойти все, кроме налогов, привязанности, смерти и любви.

Адам взял меня за руку и прошептал:
— Дыши, Донна, дыши.
Я посмотрела на него с благодарностью и качнула головой. Я боюсь не только связей и привязанностей, но и слов. Слов, которые тебя ранят, сильнее, чем нож, поскольку они навсегда остаются глубоко в тебе.

Я сразу вспомнила Стейси. Она любит лошадей. Они всегда свободны, даже когда это не так в буквальном смысле.

В этот момент я впервые почувствовала себе защищенной. Когда он был рядом, я знала, что он не позволит мне упасть. Он возвышался надо мной в росте и поклонялся моей душе.

— Как вы познакомились? – спросила Вайлет.
— Мы встретились в ресторане. Это было случайно, – ответила я.
— Почему случайно? – спросила Джорджинна.
— Ну я не очень хотела ехать, а мои подруги не принимают отрицательного ответа. Так что можно считать нашу встречу случайностью.
Адам фыркнул, на что Изабель рассмеялась и сказала:
— Оу, милая, даже у случайностей есть цель на их дальнейшую судьбу.

Что может быть лучше мужчины, точнее, его поведения, когда он всем своим видом, эмоциями и взглядом показывает, что любит свою семью? Адам так трепетно относился к своим сестрам и брату, к своей семье, что это для меня было в новинку. Меня восхищало это, и он в целом. И как только парень, который способен так любить, может быть таким мудаком?

Он накрыл меня всем своим телом, и я только сейчас поняла, что перешла черту. Черт, с Адамом. С человеком, с которым зарекалась никогда не иметь ничего общего, кроме друзей. Но ты не всегда жалеешь о том, что делаешь, по одной простой причине — когда результат после этой так называемой ошибки непредсказуемо-идеальный. Ты чувствуешь тяжесть тела, и до поры до времени не чувствуешь тяжести своей души. Я никогда не была ангелом, но я всегда стремилась быть человеком, которой бы гордилась мама и друзья. И хоть я не могу утопить своих демонов, так как они все время побеждают и всплывают наружу, я просто хочу, чтоб обо мне заботились, совсем немного, совсем чуть-чуть, и самое трудное было признаться себе самой в этом, после разочарования, которое испытала.

И мы взорвались с места. Это не только отвлекало от мыслей, но также заряжало адреналином и помогало справиться со всем дерьмом, которое окружает. Прошлое навсегда остается с нами, и не важно, это шрам от побитой коленки или от прошлых отношений.

— Мы ужасно потные, — сказала я, тяжело дыша, скатившись с Адама.
— Нет. После такого секса мы прекрасно потные, — ответил он, улыбаясь.
— Ты сейчас такой милый, что я скоро диабет получу.
Он начал смеяться, и его грудь поднималась и опускалась, с каждым его смешком. Мне нравилось, что именно я являюсь причиной его улыбки.
— Почему ты была счастлива, когда была одна?
Я ничего не ответила. Но сказать, что я счастлива, не могла. Мне просто так спокойней, уверенней, легче. Когда ты закрываешься и перестаешь бояться, что в твою пустую душу ворваться свежий ветер и поменяет все, к чему ты привыкла.