Элен Фир

Каждый человек — это механизм, — подумала я, ощупывая каждое слово, сказанное им. — Шкатулка с мелодией, которую никак не завести. И однажды находится такой вот ключик, который идеально подходит, который может запустить механизм и заставить петь шестерёнки слаженно, высекая музыку...

Я живая, хоть я и какая-то там Королева, помесь вампира с человеком и тому подобная ересь. И пока я жива, а моё сердце бьется, все на свете имеет значение.

— Знаешь, — произнес я, воздевая руку с оттопыренным указательным пальцем к небесам. — Мы, имаго, очень похожи на звёзды.
— Почему?
— Ты видишь наш свет. Он может быть очень ярким, почти ослепительным. Но, на самом деле, его уже нет. Мы давно мертвы, и лишь этот свет, все ещё не рассеянный по всей вселенной, напоминает о том, что мы жили когда-то.

В детстве я ужасно боялась старого шкафа в своей комнате, потому что страшилась того, что кроется в темноте за его створками. Густая тень прятала в своём разбухшем жирном теле множество детских страхов с огромными вытаращенными глазами. Вырастая, все мы перестаём быть детьми и становимся теми самыми шкафами, бережно запирающими дверцы на замок и лелеющими своё блестящее, отполированное обществом тело. И теперь, ощущая в своих пальцах руку любимого, но умершего человека, следуя за ним в полной тьме и захлёбываясь от страха, я поняла, какая высокая цена установлена на то, чтобы открыть эти самые створки своего тела-шкафа. Я открыла — и увидела множество страшных голов, безобразных рож и длинных когтей, почувствовала запах крови, разложения и отчаяния, но вместе с тем мне открылась возможность узнать, что среди этих мерзких существ все равно можно увидеть отражение себя самой в задней стенке. Ребёнок, боявшийся когда-то всего на свете, но верящий в своё спасение остаётся внутри каждого человека, чтобы держать факел и освещать путь в этой непроглядной тьме.