Влад Широкий

Но не пошлю тебя к чертям -
Они ни в чем не виноваты...

Наша память ушла в песок.
Мы забыли, как правильно жить,
Сколько стоит теперь «дружить»?
Сколько стоит чужой висок?

Мы расстаемся с вами навсегда,
Даря друг другу вечную свободу,
А если вдруг увидимся тогда,
А если встретимся, о, да!
Я вам скажу банальность «про погоду».

Будь счастлива — я за тебя молюсь,
Будь проклята — немало нас молилось...

На другого я похож.
Ты похожа на другую.
Мы ведем игру такую,
Где святою стала ложь.

Мне не стать другим, ну что ж,
И тебе не стать другою.
По лицу ведешь рукою:
«Ах, как все-таки похож»...

... Ты спокойно придаешь,
Не со злости, не от боли.
Не в твоей, как видно, воле
Заменить любовью ложь.

Твой поцелуй не пригублю,
Мне снисхождения не надо.
Подачкой на щеке помада.
Губу подставь, тебя люблю.

Все реже я встречаю женщин.
Все чаще в юбках — мужики.
Неужто женщин стало меньше,
И станы их не так легки.

Неужто их слова простые
Мы стали понимать не так.
Они за слабость нас простили.
А мы за силу их — никак.

Изменить мне нужно все, что
Можно в жизни поменять.
И тогда ты будешь точно,
И тогда ты будешь точно,
Будешь, будто бы нарочно,
Мне... со мною изменять.

Живем с ней спокойно! Как будто в питомнике.
А разве в питомнике можно любить?

Камера скользит по потным рожам,
искаженным зудом убивать.
Ею защититься невозможно.
Ею можно лишь снимать, снимать.

Это страшно — всё документально:
Люди падают не понарошку.
Перебежка! Выстрел! Моментально!
На рубашке след «кровавой брошкой».

Вот один из этих молодцов
Автомат свой начал поднимать.
Камера! Скорее прячь лицо!
Смерть свою ты начала снимать.

Камера вздрогнула.
Взгляд застыл. Рванулся в небо.
Вечность тронула
Тех, кто раньше мертвым не был.

Но убийцы их уйдут в небытие.
А убитые останутся живыми.
Кадрами кричащими... «немыми».
Жизнью. Продолжением её.

Да, слушай Петр, меня с постели
Ты должен ровно в шесть поднять.
Как семь уже? А три дуэли?
Их что, прикажешь отменять?!

Время зажато в руке пистолетом.
Годы уносятся, словно свинец.
Сейчас. По порядку. Заложено. Лето.
Пауза. Выстрел. Сентябрь. И... Конец.

Если бы годы, что улетели,
Хотя б на излете достигли цель,
Было б не жалко. Лишь бы сумели.
А пока — в «молоко». А пока — в «кисель».

Есть грань, черта, та, за которой
Люди становятся чужими.
И тот, кто был твоей опорой,
Кто знал одно твое лишь имя,

Кто был надеждою и другом,
Кем ты держался в мире этом,
Назад не бросится с испугом.
А будет с кем-то жить... и где-то.

Тишина! Проходит съемка.
Звукооператор громко
Доит бедную гитару
За четырнадцать рублей.
Он играет через силу:
Сотни раз все это было —
Для любителей искусства
Фильм «Из жизни кобелей».

Оператор наш подходит.
Свою камеру наводит.
Дубль один, второй, десятый:
Все впустую — «кадра» нет.
Виновато освещенье,
Не подходит обращенье,
Пляж не место для сниманья,
Иль не нравится сюжет?

Есть замедленная съемка:
Плавно-плавно, тонко-тонко,
Очень медленно снимаем,
Чтобы трудный «кадр» поднять.
Может быть, процесс ускорен:
Горы, юг, вино и море,
Безусловно, позволяют
Кадры чаще нам менять.

Если кадров слишком много,
Режиссер довольно строго
Как большой знаток искусства
Пресечет ажиотаж.
Он рукой своей сурово
Отсечет все, что не ново.
Это труд довольно грустный
Называется «монтаж».

Мамы, дочки и старушки,
Прячте спицы и игрушки:
Приходите к нам сниматься —
Путь в искусство всем открыт!
Но не надо тайной злобы,
Если после первой пробы
При домашнем «проявленьи»
Кадр ваш будет позабыт.

Все — в душе — хотят сниматься,
Но стесняются признаться.
Наша цель: им дать проверить
Свой закопанный талант!
К нам сниматься приходите,
Но с собою прихватите,
Вы к подножью Эчки-Дага
Кайф, табак и провиант.

Слово «съём», как ни крути,
Смысл имеет величайший,
Дар его, как дар редчайший,
Без труда вам не найти.
Съём, съём, съём…

Льсья бухта. Эчки Даг. 1982