Ракета следует во много раз плавнее и значительно безмятежнее, нежели поезд и данной качки и тряски не имеется.
О крыше автомобилей
Хорошо, что у нас с тобой бесплатный проезд, а то бы весь оклад прокатали.
— Он многое повидал. Включая несколько смертей. Он убил трех огромных оленей и одного человека. Карлика. Кажется, китайца. Потом его утопили в болоте. А еще его использовали при ограблении банка в Швеции. И артист цирка — клоун — покончил с собой на пассажирском сидении. Это смертивен. Фургон смерти.
— Круто. Мы его берем.
Сборная Японии:
***ко Тачидзаки,
Сали Маеда,
Юрий Танака,
И моя персональная любимца Асука Хачисука.
Тело — всего лишь транспортное средство, которое можно сменить по износу. Биомасса, из которой можно слепить всё, что угодно.
Обожаю общественный транспорт. До слёз. Особенно, когда он, как и я, опаздывает... А на улице дубак. Ляжки отмерзли, жирок не спасает. Согреваешься, правда, когда за место в автобусе борешься, с утра он просто битком набит. А как же обожаю терется об незнакомцев, чувствовать их запах и снисходительно закрывать глаза, когда твою обувь нагло топчут...
Москва — это такой огромный мегаполис, где смерть предостерегает тебя вообще везде. Смерть в Москве — это не старуха с косой. Смерть в Москве — это школьник на своём конченом самокате. Ну, вы в курсе, что это гавно разгоняется до шестидесяти километров в час иногда? Лошадь бежит пятьдесят! То есть в этом самокате одна лошадиная сила. И одна сила малолетнего пи**раса, который вообще им не управляет. Я видел картину, как один такой школьник чуть не врезался в мужика и тот его взял за шкирку и говорит: «Я сейчас тебе этот самокат в жопу засуну!» Я стою такой: «Господи, так нельзя! Нельзя это делать одному! Давай его подержу как-то. Мы вместе всё это сделаем нормально». Но у нас бы всё равно ничего не получилось, потому что у него в жопе колонка его ссаная играет, сто процентов!
Я глубоко убеждён, что всё общественное и публичное должно быть бесплатным: в первую очередь образование, транспорт и женщины.
Я ненавидела, когда рушилось мое пространство. А что рушит его еще более нещадно, чем общественный транспорт в час-пик?
А твой пикап выглядит как рождественская вечеринка на колёсах.
Эта махина выглядит как ржавая тележка из супермаркета. Ездит, наверное, так же. Если вообще ездит, что спорно.
И всё же... было бы так классно...
Трамвай представлял собой поле брани.
— Едва дождавшись окончания грозы, я сел на реактивный диван и полетел к Леопольду Гроттеру.
— Вы полетели на реактивном диване?
Черноморов смутился. Впрочем, нельзя сказать, чтобы очень.
— Да, я понимаю, что ты хочешь сказать: кто-то из учеников, особенно из «тёмных», мог меня увидеть и поднять на смех. Ещё бы: академик, лауреат премии Волшебных Подтяжек, глава легендарного Тибидохса летит на драном диване с ощипанными куриными крылышками... Диване, из которого торчат медные пружины... Было уже поздно, и меня никто не видел... Да и откуда? Разве кто-то стал бы выглядывать в окно, услышав всего-навсего небольшой грохот... М-м... Я почти даже и не врезался в витраж Зала Двух Стихий, а если стекло и осыпалось, то от времени... Всё-таки ему было семьсот лет...
«Кошмар! А я думала, что витраж разбило молнией!» – подумала Медузия.
— Вначале я хотел воспользоваться ковром-самолетом, но отправляться на ковре в такую сырость было бы транжирством: его погрызла бы моль. И потом, реактивный диван почти в полтора раза быстрее... Ну а про сапоги-скороходы я вообще не говорю. С тех пор, как их сглазили, точность приземления у них почти двадцать верст... О, конечно, я мог бы взять швабру с пропеллером или летающий пылесос, но вы отлично знаете, что они неудобны. Во время долгих перелетов на них затекает спина, а отсутствие багажника мешает захватить с собой даже самый мало-мальский груз.
Преподавательница нежитеведения тихонько вздохнула. К чудачествам академика Сарданапала в Тибидохсе давно уже привыкли. Он вполне мог, перепутав эпохи, заявиться на занятия в римской тоге или воспламенить по ошибке чью-нибудь ушную серу, перепутав ее с серой химической. А что стоит тот случай с гостем с Лысой горы, когда академик погрузил его в трехмесячный сон, прочитав ему случайно вместо приветственной речи заклинание зимней спячки сусликов? Но что ни говори, а всё же он был величайшим волшебником после Древнира.