На данном этапе правильней всего воздержаться от однозначных суждений о той или иной стороне этого процесса, отложить их на потом и просто жить, принимая все таким, какое оно есть, не раскладывая на составляющие.
Я не рассматриваю разум и чувства в качестве противников, борющихся за господство над моей жизнью, — взгляд, популярный сегодня в некоторых кругах. Я разделяю идеал целостности, который, по моему убеждению, предполагает следование по пути, а не достижение цели. Мое внутреннее чувство — если понимать его наиболее полно — это один из аспектов той потенциальной целостности, которая составляет мою подлинную природу.
Я часть всех людей (всего, что существует), и я отдельный индивид, отделенный от всех людей (и от всего существующего). Одновременность, действительное единство этих двух противоречивых состояний требует определенного настроя. Обычно я осознаю какой-либо один аспект — либо отдельность, либо связь; в такие моменты другая сторона кажется смутной и абстрактной. Но, будучи человеком, я не могу разорвать эту двойственность так легко. Я должен осознавать обе части, если хочу полностью ощущать себя живым. Так, чтобы достичь реализации, я должен иметь какие-то очень близкие отношения, какие-то — более формальные, и мне следует быть открытым навстречу своей человечности и общности со всеми людьми. В то же время я должен оставаться в своем внутреннем центре и уважать свою собственную потребность в одиночестве. Только с помощью собственного внутреннего чувства каждый из нас может достичь равновесия этих частей.
Позволить существовать всем частицам нашей души, а не подавлять одну из них – значит начать жить. Если мы подавляем частицу самих себя, не принимая ее, мы сохраняем в себе эту забитую до смерти частицу, на которой мы не поставили крест, поскольку не позволили ей жить. Тогда эта забитая до смерти частица всей своей тяжестью давит на живые частицы нашей души и губит нашу энергию.
Выступление оратора похоже на детский конструктор. Нужно скреплять разные независимые между собой детали в одно целое.
— Ты — моя смелость, а я — твоя совесть, — прошептал он. — Ты — мое сердце... а я — твое сострадание. Мы — единое целое, мы не можем быть порознь. Разве ты сама не знаешь, саксоночка?
— Знаю. — Голос дрогнул. — Поэтому мне так страшно. Я не хочу вновь стать лишь половинкой целого, я этого не вынесу.
— Разве ты не видишь, как мало значит смерть, когда мы вместе?
Это твоя привычка к зависимости, желание обрести нечто, чего тебе не хватает. Кто заставил тебя поверить, что другие даруют целостность? Тогда как большее, на что они способны, это лишь дополнять.