Мы меняемся под влиянием людей, которых встречаем, и порой настолько, что сами себя не узнаем.
Мы никогда не трогаем ничего напрямую. Мы только влияем. Предлагаем. Намекаем.
Связи в этом мире имеют больше влияния, чем удача и мастерство.
Никто ничего не знает о своих друзьях и о тех подспудных, иногда для них самих неведомых влияниях, которые они на нас оказывают.
На протяжении нашего жизненного пути его пересекает множество других людей, и девяносто девять из сотни не оставляют в нашей жизни и следа, не больше воспоминаний, чем мимолётное дуновение ветерка. Но сотая по счёту встреча может перевернуть нашу жизнь, как ураган, смести её с привычного пути, после чего она потечет уже в совершенно другом направлении.
Невозможно определить те тончайшие реакции, которые возникают в результате взаимодействия характеров, ибо никто не знает, в какой степени влияет на нас предмет нашего восхищения.
Говоря о нашей страсти к заимствованиям, нельзя не упомянуть еще один важный фактор: наш комплекс неполноценности. Звучит резковато, но по сути ведь правильно, и язык – беспристрастный тому свидетель. Если мы хотим, чтобы вещь (явление) «впечатляла», непременно именуем ее на английский манер. Вы можете себе представить такую же русификацию английского? Получается, что в мире мы до сих пор чувствуем себя провинциалами. Наши претенциозные названия, призванные указать на сходство с нездешними образцами, на деле обозначают лишь одно: вторичность. Стремление казаться «на рубль дороже» выглядит довольно глупо. Зачем? Разве та культура, которую мы создали, не позволяет нам быть самодостаточными?
Как относиться, в частности, к заимствованиям? Думаю, так же, как к потреблению вообще: считать его допустимым до тех пор, пока оно идет впрок. Если возникает легкое несварение, от экзотических фруктов лучше отказаться.
Опасения, несомненно, могут оказать больше сдерживающего влияния, чем доводы и просьбы.
- 1
- 2