— В детстве, когда мне было страшно, приходил человек дождя и пел мне. Это был мой воображаемый друг.
— И что с ним стало?
— Ничего, я повзрослел.
Трудно исцелиться от несчастного детства. От тепличного детства излечиться, наверное, невозможно.
Человек стареет не тогда, когда он доживает до старости, а когда перестает быть ребенком.
Когда я был маленьким — у нас не было подставок, приходилось держать ёлку по очереди.
Люди, лишённые настоящего детства, всегда будут отвечать миру долей неискренности, долей недоверия.
Была у меня еще с детства такая черта. Стоило мне увлечься каким-то делом, и я переставал замечать все остальное вокруг.
– Дело было ещё в феврале, валил снег, а я подставил коробок, – Том хихикнул, – поймал одну снежинку побольше и – раз! – захлопнул, скорей побежал домой и сунул в холодильник!… На весь штат Иллинойс у меня одного летом есть снежинка. Такой клад больше нигде не сыщешь, хоть тресни.
В ее вопросах, как и в вопросах детей есть правда, которую мы, «нормальные» взрослые, не хотим слышать. Потому, что мы выросли и стали «нормальными», а это значит, мы научились идеально врать не только окружающим, но и себе. И правда нам только мешает. Чтобы выжить в таком мире, нужно врать с самого детства.
Можно пережить одиночество в двадцать пять, можно и в сорок пять, но только, если тебя любили в пять.
Мы, взрослые, не понимаем детей, так как мы не понимаем уже больше своего собственного детства.
А ещё...
Наверное, никто не может стать по-настоящему взрослым, пока жива его мать.