Анатолий Тосс. Фантазии женщины средних лет

Ты всегда побеждала меня в любви: я всегда любил тебя больше, чем ты меня.

Пустые, трухлявые слова «переживала, терзалась», за ними ничего не стоит. Как они могут выразить физическую боль, рвущую на куски?

Если бы ты родилась мальчиком, я бы стал гомосексуалистом.

Это как в сексе: главное — избавиться от контроля головы, потому что голова не поспевает, она все портит, сомневаясь и отвлекая. Рефлексы надежнее.

Поэтому в человеческой жизни наблюдается не так уж много метаморфоз, и не следует попусту рассчитывать на них. Злой от рождения не станет добрым, добряк не начнет творить зло, честный не приучится говорить не правду, а лжец не перестанет обманывать. Человек редко меняется…

Секс — это действие; занятие любовью — состояние.

Именно то, что предел жизни не определен, означает, что она бесконечно растянута, а это рождает ощущение, что еще найдется время сделать то, что пока не успел.

У меня больше не существовало эрогенных зон, всё тело стало единой похотливой, жаждущей тканью, которая уже не просила любви, а требовала её.

Я вдруг ощутила в Дино что-то безумно родное, что-то из детства, а может быть, из другой, предыдущей жизни, что-то, что обережет, защитит и пожалеет, но в то же время что так животно хочет меня, и что я тоже так раздирающе хочу.

Это ощущение чужого счастья, происходящего рядом и кажущегося таким доступным, только протяни руку, это ощущение, я знала, обманчиво: чужое счастье всегда обидно недостижимо.

Ведь в конечном счёте у любви не может быть никакой другой причины, кроме самой любви.

Энергия, — подумала я, — а ведь он прав. В нем действительно есть какое-то физически ощутимое поле, которое я научилась воспринимать. Впрочем, научилась ли? Может быть, я всегда умела, просто нужно было найти человека, несущего эту энергию.

Сколько я знаю историй про растраченный, разбросанный по длине жизни талант! Сколько я видел глаз с затаенной неудовлетворенной тоской! И каждый раз, слыша чью-то историю, когда опять не случилось, не произошло, не реализовалось, я думаю про себя: «Бог ты мой, как все же обидно».

А именно противоречия как раз и возбуждают.

Да, у меня давно никого не было, очень давно. Но дольше всего у меня не было тебя.

— Я же сказал «ваше новое», но это не означает, что это вообще абсолютно новое. Оно вполне может быть чьим-то старым. Видите ли, чьё-то старое является чьим-то новым, и наоборот. — И, так как это звучит неясно, добавляет: — К тому же мы всегда его реставрируем, так что оно выглядит как новое. Вы и не заметите разницы.