Джек Лондон. Мартин Иден: цитаты о жизни

Человек, не стремящийся к жизни, ищет путей к смерти.

Они изучали жизнь по книгам, в то время как он был занят тем, что жил.

Кто не стремится жить, тот на пути к концу.

Смерти он не боялся, с едкой горечью высмеивал любой образ жизни, но, умирая, жадно любил жизнь, каждую кроху бытия. Он был одержим безумным желанием жить, ощущать трепет жизни, «все испытать на краткий миг, пока и я – пылинка в звездном вихре бытия», как выразился он однажды. Он рисковал пробовать наркотики, шел и на другие странные опыты в погоне за новой встряской, за неизведанными ощущениями.

Это жизнь, а жизнь не всегда красива.

Красота и жизнь сплетаются между собою, а сам человек — частица этого удивительного сплетения звездной пыли, солнечных лучей и еще чего-то неведомого.

И ни с того ни с сего, пока он говорил с нею по телефону, нахлынуло неодолимое желание умереть за нее, в воспаленном мозгу вспыхивали и гасли видения героического самопожертвования. Он так ее любит, так отчаянно, так безнадежно.

Тайна красоты не менее глубока, чем тайна жизни, да нет, глубже: красота и жизнь нераздельно сплетены друг с другом.

Жизнь была для него мучительна, как яркий свет для человека с больными глазами. Жизнь сверкала перед ним и переливалась всеми цветами радуги, и ему было больно. Нестерпимо больно.

Я по природе своей реалист, а буржуазии по самой ее сути реализм ненавистен. Буржуазия труслива. Она боится жизни. И ты всячески внушала мне страх перед жизнью. Ты бы ограничила меня рамками приличий, загнала бы меня в закуток жизни, где все жизненные ценности искажены, фальшивы, опошлены. <…> Пошлость – да, именно так, махровая пошлость – это основа буржуазной утонченности и культуры.

Был он человек без прошлого, чье близкое будущее – неминуемая могила, а настоящее – горькая лихорадка жизни.

Если жизнь для него нечто большее, то он вправе и требовать от нее большего, но только, конечно, не здесь, не в общении с этими людьми.

Мартин был упоен своей победой, до такой степени упоен, что, вспомнив о пятнадцати долларах, которые ему должен был «Шершень» за «Пери и жемчуг», решил незамедлительно взыскать и этот долг. Но в редакции «Шершня» сидели какие-то гладко выбритые молодые люди, сущие разбойники, которые, видно, привыкли грабить всех и каждого, в том числе и друг друга. Мартин, правда, успел поломать кое-что из мебели, но в конце концов редактор (в студенческие годы бравший призы по атлетике) с помощью управляющего делами, агента по сбору объявлений и швейцара выставил Мартина за дверь и даже помог ему очень быстро спуститься с лестницы.
– Заходите, мистер Иден, всегда рады вас видеть! – весело кричали ему вдогонку.
Мартин поднялся с земли, тоже улыбаясь.
– Фу, – пробормотал он. – Ну и молодцы, ребята! <…>
В ответ снова послышался хохот.
– Нужно вам сказать, мистер Иден, – сказал редактор «Шершня», – что для поэта вы недурно умеете постоять за себя. <…> А знаете что, не выпить ли нам в честь этого? Разумеется, не в честь поврежденной шеи, а в честь нашего знакомства.
– Я побежден – стало быть, надо соглашаться, – ответил Мартин.