Представь, что ты хочешь найти кого-то или саму себя, но у тебя нет органов чувств. Ты не можешь понять, где стены, куда идти вперед, а куда — назад, что такое вода и воздух. Ты бесчувственная, у тебя нет формы. Единственный способ себя описать — определить, чем ты не являешься, и ты плаваешь в теле, которое не подчиняется тебе. Не тебе решать, кто ты такая, где живешь, когда тебе есть и чего бояться. Ты просто застряла внутри, совершенно одна, в темноте. Вот это страшно. а это, — я включила фонарик, — контроль над ситуацией. Власть. Тут могут оказаться и крысы и пауки, и еще черт знает что. Но мы освещаем их фонариками, а не наоборот. Мы знаем где стены и куда нам идти. Вот так, — я снова выключила фонарик, — я чувствую себя, когда мне страшно.

Не знаю. Ну вот, я сижу в столовой и начинаю думать о том, как во мне живут все эти штуки, они едят для меня еду, и я, типа, ими всеми являюсь, будто бы я не столько человек, сколько отвратительный пузырь, кишащий бактериями. И я не могу очиститься, понимаете? Потому что грязь пронизывает меня. То есть я не могу найти в глубине себя чистую, незапятнанную часть — ту часть, где должна находиться моя душа. Выходит, что души у меня, наверное, не больше, чем у бактерий.

По-английски эта фраза, «быть в любви», звучит странновато, будто любовь — это море, в котором ты тонешь, или городок, в котором живешь. Ни в чем другом — ни в дружбе, ни в злости, ни в надежде — ты не бываешь. Только в любви. И мне хотелось ответить ему: хоть я и не влюблялась ни разу, я знаю, каково находиться в чувстве, быть не просто окруженной, а пронизанной им, точно Богом. Когда мысли скручиваются в спираль, я внутри, становлюсь ее частью.