Эдгар Райс Берроуз — цитаты из книг автора

Условия, в которых я рос и воспитывался, привили мне сознание, что в человеке, как и в животном, ценно только то, в чем складывается его духовная и физическая доблесть. И я так же охотно признаю своей матерью Калу, как и бедную, несчастную маленькую англичанку, которая умерла через год после того, как произвела меня на свет. Кала, дикая и жестокая, была по-своему всегда добра ко мне. Я, верно, кормился у ее волосатой груди с того дня, как умерла моя мать. Она со всей яростью подлинной материнской любви сражалась за меня с дикими обитателями леса и с членами ее собственного племени. И я, со своей стороны, я тоже любил ее, Поль. И сам не понимал — насколько сильно любил, пока безжалостное копье и отравленные стрелы черного Кулонги не отняли ее у меня. Я был еще ребенком тогда, и я бросился на бездыханный труп и рыдал в отчаянии, как рыдает дитя над родной матерью. Вам, друг мой, она показалась бы отвратительным, безобразным существом, я же находил ее красивой, — так любовь преображает то, что любишь.

— Трудно отказаться от мерки джунглей и рассуждать, исходя из навыков цивилизованных людей, неправда ли, друг мой?
— Цивилизованные навыки, — боже упаси, — проворчал Тарзан. — Правила джунглей не допускают бесцельных жестокостей. Там мы убиваем ради пищи, из самозащиты, или сражаясь за своих подруг и защищая детенышей. Всегда, как видите, в полном согласии с нащим высшим естественным законом. А здесь! Фи! Ваш культурный человек более жесток, чем звери. Он убивает шутя и, хуже того, он пользуется благородным чувством, чувством братства, чтобы заманить свою жертву.

Он знал, что сейчас умрет, но не чувствовал страха. Для обитателя жестоких джунглей смерть — дело обычное. Закон природы велит им упорно держаться за жизнь, но он не учит их бояться смерти.

И все-таки, бывают участи более несчастные, чем та, какую готовят мсье Тарзану суровые и страшные джунгли.

Человек-обезьяна не находил никакой прелести в том, чтобы убивать только ради самого процесса самых безобидных и беззащитных божьих созданий.
В самом деле, Тарзан никогда не убивал ради удовольствия и не находил удовольствия в убийстве. Он любил только радость честного боя — экстаз победы. Любил и охоту для добывания пищи, при которой он состязался с другими в ловкости и умении. Но выйти из города, где пищи вдоволь, с тем чтобы убить хорошенькую газель с нежными глазами, — это по жестокости хуже предумышленного и хладнокровного убийства человека. Тарзан не стал бы этого делать, а потому он охотился один, чтобы не было свидетелей его уловок.

Он лежал таким образом некоторое время, глядя, как постепенно уменьшались и исчезали огни парохода, и ему даже в голову не пришло крикнуть о помощи. Он никогда не обращался ни к кому за помощью, и ничего нет удивительного, что не подумал об этом и сейчас. Всегда он расчитывал только на собственную смелость и находчивость, да и не было у него, со времени Калы, никого, кто мог бы отозваться на его зов. Когда он спохватился, было уже поздно.

Кто захочет вернуться в душные, злые города цивилизованного человека, когда огромные пространства великих джунглей обещают покой и свободу?

За последние недели в его памяти не было места для таких тривиальных вещей, как золото, он был настоящим первобытным человеком, занятым заботой только о сегодняшнем дне. Но внезапно вид золота пробудил дремавшего в нем цивилизованного человека с его алчностью.

— Я знала, что он лжет, — сказала она. — О, что за отвратительное создание!
— Так вы не сердитесь на меня?
И ответ ее, хотя не вполне логичный, звучал совсем по-женски:
— А Ольга де Куд очень красива? — спросила она.
И Тарзан, засмеявшись, снова поцеловал ее:
— В десять раз менее красива, чем вы, дорогая.

На глаза человека-обезьяны навернулись слезы: собственные страдания научили его состраданию к другим.

Мугамби от роду не ел никогда сырого мяса, в то время как Тарзан до двадцати лет не пробовал жареной или вареной пищи и только последние три или четыре года приобщился к столу цивилизованных людей. Но не только привычка детства заставляла его предпочитать сырое мясо; нет, он находил, что вкус его в значительной мере портился от жарения, и гораздо более любил сочное мясо свежеубитой, еще теплой добычи.
Представителям культурного человечества, конечно, внушило бы ужас и отвращение то, что Тарзан находил тонкий вкус в сыром мясе и считал лакомством каких-то гусениц.

Едва ли нужно удивляться тому, что белый человек оказался ближе к зверям, чем чернокожий дикарь. Мы все рабы привычек, усвоенных воспитанием с детского возраста, и, когда отпадают внешние обстоятельства, заставляющие преодолевать их, мы легко возвращаемся вновь к тому, с чем сроднились и связаны неразрывными узами.