Искренность я ценю больше скромности напускной.
На деле нет скромности истинной без свободы слов,
что идут от сердца.
Искренность я ценю больше скромности напускной.
На деле нет скромности истинной без свободы слов,
что идут от сердца.
ВИЛЬХЕЛЬМ: А я обрел тут веру.
И вера эта проста.
Я всю жизнь искал что-то ЗА
что стоять.
С чем умирать не глупо.
И я нашел.
И то воля ваша,
сиятельный наш ландмайстер.
И уж если что и роднит нас с Карлом –
мы б оба загнулись от карт,
и вина, и женщин –
от пустотности человеческой,
бесполезности,
когда бы не вы.
Вот и вера.
И когда кончаются корабли,
ты строишь их снова.
О, бездна отчаяния – вовсе не бездна, но
непрописанность.
Озеро льда – вовсе не озеро – так,
пустота
абсолюта.
И она не пугает меня.
Ибо это вот я,
да я
больше.
И всё очень просто
в этой мертвой,
в этой живой воде.
И ничего не живет в ней,
ибо ничто ещё здесь
не названо.
Я – Никто
и у меня корабль
сердец,
паруса голов.
И Слово.
Навеки Слово Моё:
покой.
И ничего не сшито.
Пот, соль, кровь.
Снова и снова.
Ещё и ещё.
Столько ходить по морю, сколько по морю идти.
И когда кончаются корабли,
ты строишь их снова.
Стискивать мякоть полую
тела её.
Дева в венце ручьёвом,
одежде – озере,
дева-распятие, дева-боль,
как ты стоишь и смотришь на все мои «до»
и «после»,
на всё, что ещё не связал.
Дай! Мне! Проход! К сердцевине!
И закрепи.
Закрепляй, Герхард, сам.
Вот – власть,
и она – действие,
она – страсть,
она – решимость.
Дева, впускай меня!
выцарапывая ножом на мне руны,
не охраняющие
ни от чего.
Как им хранить меня,
если имя моё – покой.
Если нет имён в этом теле.
Я – Никто.
Я – коллекционер мгновений,
теней
и чувств.
И голод мой ненасытен.
И грусть
моя – лёд.
А! боль, кровь, секс – переоценены,
девочка со зрачками сиреневыми,
как воды твои.
Как аметист позвонков, не целованных, в шкурке моей.
Как флейта.
Как небо.
Как крест.
Впусти меня,
опьяни
нежностью.
Дай мне дрожь
нежности
неприкаянной.
Я сцелую,
и выпью,
и дам тебе
Имя.
Отчаяние, бездна, бесстрашие, жуть, золото ликования –
всё проходит, и всё
пройдёт.
Как бы ты за него ни держался.
Где здесь опасность?
Что деревом тебя придавит?
Деревьев на напасешься так часто падать.
Нет, мама, если кого-то бояться в темноте по ночам,
так им бояться меня.
Нет никого в ледяном море покоя,
кроме меня. Точка.
А я…
Я боюсь лишь восприятий своих –
их разительных перемен.
И то – театрально.
Не по-настоящему, а просто с собой играя.
Как пес с хвостом.
Сколько спрутов люди изобретают, чтоб
убежать
от пустоты абсолюта.
Вы сказали мне в первый день в дортуаре –
говорить надо сердцем.
Меня ожгло правдой этой.
Мне очень хотелось б, чтобы ей следовали и вы.
Я уверен, вы видели много больше,
но ожидая очереди своей на кол,
я точно понял –
ничего в этой жизни не стоит наличия жизни
в жизни.
Наличия в жизни «мяу».
И медовых рожков.
И медуз радужных,
как мои надежды.
Пока ты живешь ребенком,
ты всё ждешь, что тебя оценят.