Фредерик Бегбедер. Любовь живёт три года

Влюбиться — не самый лучший способ стать счастливым.

Мужчина без женщины дичает: несколько дней одиночества — и он перестает бриться, мыться, урчит по-звериному. Человеку понадобилось несколько миллионов лет, чтобы прийти к цивилизации, а вернуться в неандертальское состояние можно дней за шесть.

Любовь – непонятная штука. Когда видишь ее у других, ничего не понимаешь, и еще меньше – когда это случается с тобой.

В первый год покупают мебель.
На второй год мебель переставляют.
На третий год мебель делят.

Чтобы любовь жила вечно, достаточно забыть о времени. Это современный мир убивает любовь.

Я никогда не влюблялся. Это мое самое большое несчастье.

Кого-нибудь в себя влюбить — пара пустяков: притворитесь, что вам наплевать, и все. Беспроигрышная стратегия. Мужчины и женщины в равной степени западают на тех, кто не обращает на них внимания. Кристину я люблю, потому что она даже не притворяется, ей действительно плевать на меня. Или, если быть точным до конца, плевать с высокой колокольни. Влюбившись, следует прежде всего убедить человека, которого хочешь больше всего на свете, что тебе от него ни горячо ни холодно. Любить — значит играть в безразличие, заглушать биение сердца, говорить обратное тому, что чувствуешь. В сущности — любовь — это жульничество.

Чем задаваться вопросом, сколько живет любовь, наслаждаться минутой – не лучший ли способ ее продлить?

Вот вам простейший тест на влюбленность: если, проведя четыре-пять часов без вашей любовницы, вы начинаете по ней скучать, значит, вы не влюблены – иначе десяти минут разлуки хватило бы, чтобы ваша жизнь стала абсолютно невыносимой.

Единственный вопрос в любви – вот он: когда мы начинаем лгать? Все так же ли вы счастливы, возвращаясь домой, где вас ждет все тот же человек? Когда вы говорите ему «люблю», вы по-прежнему так думаете? Наступает – неизбежно наступает – момент, когда вам приходится делать над собой усилие. Когда у «люблю» уже не будет того вкуса. Для меня первым звоночком стало бритье. Я брился каждый вечер, чтобы не колоть Анну щетиной, целуя ее в постели. А потом однажды ночью – она уже спала (я был где-то без нее, вернулся под утро, типичное мелкое свинство из тех, что мы себе позволяем, оправдываясь семейным положением) – взял и не побрился. Я думал, ничего страшного, она ведь и не заметит. А это значило просто, что я ее больше не люблю.

У комара век — один день, у розы — три. У кошки век тринадцать лет, у любви – три года. И ничего не попишешь. Сначала год страсти, потом год нежности и, наконец, год скуки.
В первый год говорят: «Если ты уйдешь, я ПОКОНЧУ с собой».
На второй год говорят: «Если ты уйдешь, мне будет больно, но я выживу».
На третий год говорят: «Если ты уйдешь, я обмою это шампанским».

Ему стукнуло тридцать: межеумочный возраст, когда ты слишком стар, чтобы быть молодым, и слишком молод, чтобы быть старым.

Чтобы кадрить красивых девушек, не к чему с ними разговаривать. Надо делать вид, будто они не существуют.

Однажды я заглянул в голубые глаза, и мне привиделась в них вечность.

Я мертвый человек. Я просыпаюсь утром, и мне нестерпимо хочется одного – спать. Я одеваюсь в черное: ношу траур по себе. Траур по человеку, которым не стал.

Через три года он и она должны расстаться или покончить с собой, или обзавестись детьми — три возможных способа расписаться в своем поражении.