Граф считал, что в возрасте Рауля не слишком-то разумно выказывать сдержанность и благоразумие, хотя сам обладал весьма уравновешенным характером.
Один известный хроникер писал о ней: «Когда эта восхитительная женщина поднимает руки и, слегка склонившись, выставляет ногу вперед, перед тем, как сделать пируэт, подчеркивая таким образом линии корсажа, кажется, что это зрелище может любого свести с ума.» Правда, ума-то у нее почти не было, однако в этом ее не упрекали.
Чтобы как-то защитить здание Оперы, Сорелли собственноручно положила на стол, который стоял в вестибюле административного входа, подкову: к ней должен был прикоснуться всякий входивший в Оперу. Это было необходимо, чтобы не оказаться добычей тайных сил.
До этого в глубине ее глаз я всегда видел ее своей мертвой женой; теперь я впервые увидел в ней живую жену.
Рыдания Эрика были такими же громкими, как рев, и такими же мрачными, как ропот океана.
Когда происходил какой-то несчастный случай, какие-либо пагубные события любого рода, я говорил себе: «Может быть, это Эрик», так же, как другие вокруг меня говорили: «Это был призрак!» Как часто я слышал, что эти слова произносились с улыбкой. Если бы эти бедные люди знали, что призрак существует во плоти и крови и его надо бояться намного больше, чем воображаемую тень, о которой они говорили, могу уверить, что они перестали бы шутить по этому поводу.
Изумляя людей, он ничего не любит больше, чем продемонстрировать удивительную изобретательность своего ума.